Два месяца упражнений, и общее число выпущенных им стрел едва ли превышало сотню. Он натягивал тетиву по целой четверти часа, потом опускал лук и отдыхал, а затем снова брался за дело, вновь целясь в мишень. Так повторялось по нескольку часов. Постепенно силы прибавлялись, осанка становилась увереннее, но даже тогда он редко решался пустить стрелу. Однако уж если выпускал, то попадал наверняка: пусть чуть в сторону, но всегда в мишень. За столь короткое время на большом пальце правой руки, державшем тетиву, уже врезался глубокий след от кольца1 для стрельбы. Такая стойкая упорность и терпение вызывали не умиление, а скорее больное сочувствие.
Теперь на мишени торчали три или четыре стрелы, а значит, Чан-ван стоял на террасе не меньше получаса. В подобные минуты Тан Цяньцзы часто задумывался: «Каким человеком станет этот ребёнок, когда повзрослеет?»
Он почти всегда глушил мысли коротким вздохом, ведь сам был всего лишь пятнадцатилетним мальчишкой.
Прозвучал чистый звон тетивы, и стрела глубоко вошла в центр мишени. Ребёнок опустил руки, всё ещё держа лук, и, обернувшись, улыбнулся.
Тан Цяньцзы вздохнул:
— Ваше Высочество, вас опять наказали лишением пищи?
Мальчик кивнул, не переставая улыбаться, но немного смутившись.
— За что же? — мягко спросил юноша, присев перед ним на корточки и накидывая на его плечи лёгкую накидку. — Ошиблись в иероглифах? Или неверно выучили книгу?
Принц покачал головой и с досадой сказал:
— Старый ворчун спросил, что важнее всего для государя в правлении. Ну а что они могут знать? Рыбаки всё про торговлю да мореплавание, мореплавание да торговлю. Я задумался, а потом вдруг сказал: «воинское искусство и стратегия». Старый так рассердился, что аж сбился на словах. А тебя рядом не было, некому было заслонить меня от его злости. Вот и наказал, лишил обеда и ужина разом.
Тан Цяньцзы невольно улыбнулся.
«Старым ворчуном» принц называл учителя, приставленного к нему дворцом. Тот ежедневно наставлял его в политике, заботе о народе, в счётах и хозяйстве. Но с тех пор как мальчик занялся военным делом, нрав его сделался чуть упрямее и резче.
— Для правителя важнее всего полные хранилища продовольствий, — мягко сказал юный генерал. — Без хлеба и зерна никакие военные хитрости не помогут. Голодным людям не до доблести. Ну что, голодны?
Он порылся в пазухе и достал свёрток в промасленной бумаге, разворачивая его слой за слоем.
Глаза ребёнка засветились, нос дёрнулся, уловив сладковатый запах поджаренного риса.
— Масляные лепёшки! — радостно вскрикнул он, вцепившись в свёрток и жадно уткнувшись лицом в еду.
Это было простое угощение из Ланьчжоу, душистое, но грубоватое на вкус. В детстве Тан Цяньцзы покупал их по медной монете за большую лепёшку, от которой пересыхало во рту, а крошки сыпались с губ. Мать Чан-вана, наложница Нэ из Ланьчжоу, когда ещё не была больна, наверняка часто готовила их сыну сама. Для женщины, чья жизнь была лишена радостей, забота о ребёнке оставалась единственным утешением. Лепёшки стоили так дёшево, что даже в торговле не имели цены. Восточные купцы, происходившие из Ланьчжоу, в тоске по родине скорее нанимали девицу с родных мест, чем заказывали угощение. Поэтому в Биболу, где в порту можно было найти диковины со всего света, именно этих лепёшек не бывало вовсе. Их приходилось заказывать у знакомых капитанов, чтобы те привезли из Восточной империи. Но за долгий путь в месяц-другой лепёшки теряли свежесть, делались твёрдыми и тягучими, так что ребёнок, торопясь, захлёбывался, и его сотрясала икота.
— Я схожу за водой, — сказал юноша, поднимаясь.
Но мальчик, не выпуская лепёшку, поспешно схватил его за край одежды и замотал головой:
— Не надо, не надо! Если запью, уже не так вкусно будет… — и тут же его снова тряхнуло от громкой икоты, так что худое тельце подпрыгнуло.
Тан Цяньцзы снова сел рядом и начал осторожно похлопывать его по спине, помогая перевести дыхание. Он не чувствовал особой нежности. Молодой генерал просто знал, если ребёнок вдруг подавится и умрёт, его самого, вместе с пятью тысячами гвардейцев, неминуемо ждало возвращение в Восточную империю и суровое наказание. Пусть мать его давно утратила милость, пусть он был самым младшим из принцев, отосланным в чужую державу, которому даже послы Чжуньяня осмеливались говорить в лицо резкости, всё же он оставался сыном Императора Чжу и носил титул «Его Высочество Чан-ван». И во всём этом сквозила насмешка судьбы.
Нередко Тан Цяньцзы думал. Неужели спустя годы, когда на подмостках будут рассказывать былые истории, в антракте выйдет шут-рассказчик и покажет именно их? Одиннадцатилетнего принца, пятнадцатилетнего «генерала» и его пять тысяч солдат, у которых ещё не пробились усы. Сама расстановка действующих лиц выглядела как насмешка, готовая стать сценкой в балагане.
И действительно, годы спустя, когда старшая сестра Чан-вана, принцесса Яньлин, спросила брата о событиях той ночи, когда полыхнул мятеж Паньсяо, высокий юноша в алом драконьем одеянии небрежно усмехнулся:
— Ах, в ту ночь, когда загорелось, я объелся масляных лепёшек и мучился икотой.
- Кольцо для стрельбы (扳指, bānzhǐ) — костяное или нефритовое кольцо для защиты пальца при натяжении лука. ↩︎
