Но Мудань уже поднялась, поправляя рукава.
— Я всё помню, мама. Но сначала надо попытаться. А дальше — как будет.
Мудань прекрасно понимала, что слова, сказанные матери раньше, были скорее надеждой, чем уверенностью. Она произнесла их твёрдо, даже уверенно — но сердце её не обманешь. Там всё сжималось от тревоги.
Да, идти в поместье Хуан нужно. Да, она обязана попробовать. Но кто даст ей гарантию, что семья Хуан не испугается? Что они, боясь запятнать имя, не предпочтут отступить, сделать вид, что ничего не знают? Кто может утверждать, что люди, когда дело касается власти вана, будут верны слову, а не страху?
Она устало провела пальцами по лбу, словно пытаясь прогнать давящую тяжесть мыслей, и тихо сказала:
— Будем лечить мёртвую лошадь, как живую. Пусть и мало надежды, но попробовать стоит. Не выйдет — тогда подумаем дальше.
Голос её был спокойным, но в нём ощущалась приглушённая усталость, как у человека, который слишком долго держал себя в руках и боится упасть, стоит только остановиться.
— Я не собираюсь втягивать Сюэ`эр, — добавила она после паузы. — Мне не нужно, чтобы за меня кто-то шёл на конфликт. Я только хочу, чтобы в нужный момент они подтвердили правду, если до этого дойдёт. Это ведь не так уж много, верно?.. Думаю, они не откажут.
Но несмотря на эти слова, в глубине души у неё было беспокойство, которое она не могла заглушить. Если семья Хуан откажутся, если повернутся спиной — тогда ей и вправду останется лишь одно. Та последняя дорога, что начинается от порога дома и заканчивается у ворот вана Нина — под взглядами толпы и тишиной смерти.
Госпожа Цэнь взглянула на дочь с немым сочувствием. Она всё понимала — видела, как в этой хрупкой фигуре горит и борется отчаянная душа, и потому не стала спорить. Она только вздохнула про себя, и сразу же велела слугам подготовить экипаж, распорядившись подать повозку попроще, без излишнего внимания. Затем сказала твёрдо:
— Я поеду с тобой.
Но Мудань мягко покачала головой:
— Лучше пусть меня сопроводит старшая невестка. А ты, мама, останься. Отец вот-вот вернётся. Ты должна быть здесь, чтобы всё ему объяснить. А если мы успеем — после приезжайте за мной. Вместе решим, как дальше.
Госпожа Цэнь кивнула, не возражая. Теперь между ними не было ни колебаний, ни споров. Только единство воли, порождённое бедой.
Госпожа Цэнь всё ещё колебалась. Мысль о том, что Мудань отправится на улицу только с госпожой Сюэ, не давала ей покоя. В душе она чувствовала тревогу: что если по дороге кто-то подстроит беду? Вокруг их дома сейчас слишком много глаз, слишком много ртов. Кто-то, быть может, уже затаился, выжидая, когда Мудань окажется без защиты.
Она как раз размышляла, кого бы разумно отправить вместе с ними, когда послышались торопливые шаги, и тётушка Фэн доложила:
— Старшая госпожа, у ворот пришёл Чжан Улань. Говорит, услышал, будто у нас во дворе беспорядок, вот и заглянул — узнать, не может ли чем помочь.
Госпожа Цэнь вздрогнула от неожиданной радости.
— Скорее зови, — велела она. — Пусть подают чай. Я сама выйду.
Поспешно поправив одежду и обвив плечи шалью, она взяла Мудань за руку и повела её в приёмный зал.
Там их уже ждал Чжан Улань — сидел на краю лавки, развалившись, как человек, не стеснённый придворными манерами. На голове у него был набекрень сдвинутый чёрный футоу из мягкой ткани, из-под которого выбивались растрёпанные волосы. На нём — яркий халат цвета имбиря с крупным узором в виде кругов, рукава высоко закатаны, обнажая крепкие, мускулистые руки, густо поросшие волосами. На чёрных сапогах с высоким голенищем — сгустки липкой, зеленовато-жёлтой грязи, перепачканной перьями.
Как только Мудань и госпожа Цэнь вошли, он тут же вскочил, пригладил футоу и, удивительно ловко, поклонился:
— Госпожи, честь мне великая…
Но, подняв глаза и встретившись взглядом с Мудань, умолк.
Перед ним стояла не гордая барышня в парадном облачении, а простая девушка в домашнем наряде: лёгкое серо-жёлтое жифу без всяких украшений, волосы растрёпаны, причёска почти распалась, ни заколок, ни драгоценностей. На лице — ни румян, ни пудры. Только глаза, опухшие от слёз, и губы, стиснутые так, что одна только улыбка выдавала: эта девушка не сломалась, но устала до предела.
Госпожа Цэнь выглядела внешне спокойно, но внимательный взгляд заметил бы — в её чертах скрывалось напряжение. Взгляд стал чуть тяжелее, брови — строже, и вся её сдержанная сдержанность казалась теперь оберегом.
Мудань, поклонившись, сказала:
— Благодарю за заботу, брат Чжан. Ваш приход для нас — словно своевременный ветер на затхлом дворе.
А Чжан Улань, человек, видавший многое — и в переулках, и во дворах богатых домов, — сжал кулак, ничего не говоря. Но в этом молчании было куда больше поддержки, чем в тысяче слов.
Чжан Улань не стал тянуть ни с поклонами, ни с любезностями. Едва Мудань ответила на приветствие, он сразу перешёл к делу, по-мужски прямо:
— Только что услышал от ребят — мол, в доме что-то неладное, кто-то, говорят, пришёл и распускает руки и язык, обижает сестрицу Дань`эр. Ну, я и прибежал, — говорил он, обращаясь к госпоже Цэнь, но взгляд всё равно время от времени скользил к Мудань. — Четвёртому брату Сыляну уже передал — скоро будет. А вы, тётушка, скажите только слово: что прикажете — сделаю, хоть сейчас.
Госпожа Цэнь почувствовала, как от этих слов на сердце стало чуть легче. И пусть Чжан Улань слыл человеком порывистым, даже грубоватым, зато в беде на него всегда можно было положиться.
— Хороший ты, племянник, — сказала она с благодарностью. — Как в воду глядел. Ты пришёл точно как своевременный дождь, перед засухой. Про всё, что тут случилось, рассказывать сейчас некогда. Но дело вот в чём: Дань`эр должна отправиться в переулок Сюаньчжэнфан — к одной своей знакомой. Да я боюсь её одну отпускать. Вокруг враждебных глаз хватает, вдруг случится что… Так вот, раз уж ты здесь, — сопроводи её. Уж ты-то сумеешь, чтоб никто и пальцем не тронул.
Чжан Улань тут же со всей силой хлопнул себя по груди, так, что халат на нём затрепетал:
— Госпожа, не беспокойтесь! Я вам слово даю: пока Чжан Улань жив — волос с головы сестрицы не упадёт! Хоть за стену пойдём — целыми вернёмся!
Госпожа Цэнь кивнула, не теряя времени. Без лишних слов она позвала старшую невестку Сюэ и велела ей подготовиться к дороге. Затем спросила:
— Скольких людей ты с собой привёл?
— Пятеро, все на конях, — отрапортовал Чжан Улань.
— Хорошо, — коротко ответила она. — Всем подготовить лошадей. Пусть поедут вместе. Выезжайте с внутреннего двора, без лишнего шума.
Слуги засуетились. Мудань, сдерживая волнение, вышла следом за сопровождающими.
А едва её силуэт скрылся за воротами, один из тех, кого госпожа Цуй оставила дозором у входа, развернулся и помчался назад, не теряя ни минуты. Он мчался, что было духу, чтобы передать: Мудань всё же вышла. И не одна. И направилась к поместью Хуан.
А в это самое время Сылян, лавка которого был ближе всего, уже получил весть и поспешил обратно. Едва переступив порог, он тут же оказался перед госпожой Цэнь. Та коротко, в двух словах, объяснила суть произошедшего.
Но не успела она договорить, как в глазах сына вспыхнул гнев.
Он резко развернулся и шагнул к выходу.
— Ты куда?! — с раздражением в голосе бросила госпожа Цэнь.
— Пойду прибью Ли Сина! — гаркнул он через плечо. — Избавлю всех от этого гниющего корня, вот и всё. А потом — его лавку разнесу, пусть и его старуха, наконец, почувствует, что такое боль!
— Вздор несёшь! — резко сказала госпожа Цэнь, вскидывая голову. — Ты опять за своё! При чём тут он?!
— А на кого мне идти, если всё это из-за него? — не оборачиваясь, рявкнул тот и бросился вперёд.
Госпожа Цэнь успела лишь крикнуть:
— Остановите его! — но было уже поздно.
