В первый раз — когда она спросила, можно ли выбрать несколько толковых, смышлёных и надёжных юных слуг, чтобы они учились у него ухаживать за пионами. Он отрицательно помотал рукой: «Не надо». Но Мудань и не думала слушать — людей она всё равно собиралась привести, пусть хотя бы поливали, рыхлили землю и наблюдали издалека.
Второй раз — когда она назвала его огромного чёрного пса «Дахэем» и угостила куриными косточками. Мастер Ли недовольно показал какой-то жест, смысл которого Мудань не поняла, но догадалась, что он сердится из-за того, что она самовольно дала собаке имя. Однако ногой он принесённую кость не оттолкнул, а только молча наблюдал, как Дахэй вылизывает всё подчистую. Поэтому Мудань решила вовсе не обращать внимания на его раздражение, позволила псу и дальше капать ей слюной на туфли и даже ухватила момент, чтобы пару раз хорошенько почесать ему лоб.
В третий раз — уже за ужином. Мудань принесла мастеру Ли две тёплые стёганые куртки, пару обуви, бутылку виноградного вина и тарелку жареных воробьёв. Он помедлил, затем показал жест «спасибо» и без лишних слов принял дары.
Но Мудань вовсе не считала, что такого человека, как мастер Ли, можно легко расположить к себе парой мелких одолжений или подарков. Похоже, ей предстоит ещё долго и настойчиво с ним «бороться», шаг за шагом завоёвывая доверие.
Когда она вышла из питомника, неподалёку, чуть в стороне, бродил Силан. Завидев её, он тут же подошёл поздороваться — вид у него был такой, словно он хочет о чём-то заговорить. Мудань, однако, и так примерно догадывалась, что именно он собирается сказать, поэтому не стала торопить события. Вместо этого она лишь спросила, нравится ли ему жить в Фанъюане, а затем поинтересовалась, не ушибся ли мастер Чжэн вчера, ведь сегодня она весь день его не видела.
Силан немного помедлил и, будто подбирая слова, ответил:
— Девятый дядя немного нездоров, но сегодня он целый день был на той стороне озера, приводил в порядок цветы и деревья. Потому-то хозяйка и не встретила его.
Он так и не решился рассказать ей про Цао Ванжуна, а вместо этого стал многократно заверять, что будет работать честно и старательно.
Мудань похвалила его пару раз, а потом мягко сказала:
— Я слышала, что твой отец умер. Если у тебя дома есть какие-то трудности — скажи мне. Всё, что будет в моих силах, я помогу.
Силан выглядел чуть-чуть удивлённым, но тихо ответил:
— Понял.
И, сложив руки перед собой, проводил Мудань взглядом, пока она уходила.
Мудань же, обернувшись к тётушке Фэн, спросила:
— Тётушка, как вы думаете, он — плохой человек?
Тётушка Фэн узнала прошлое Силана, знала и о том, как он когда-то тайком выносил черенки пионов из сада семьи Цао. Она задумалась на миг, потом осторожно произнесла:
— Старуха не может сказать наверняка… но уж точно он не из тех, кого можно назвать честным.
Мудань лишь усмехнулась. Да и что, в этом мире много ли найдётся людей по-настоящему честных? А вот тех, кто с гордостью называет себя «простодушным и честным», — хоть отбавляй.
На следующий день, в полдень, У Сянь лично приехал за Мудань.
— Госпожа Бай уже приехала, — сказал он. — Господин просит вас поехать и составить ей компанию.
Мудань чуть нахмурилась:
— Господин наследник Пань не приехал вместе с ней?
У Сан услужливо придержал поводья, помогая ей сесть в седло:
— Нет. Говорят, у господина наследника Паня появились дела, придётся задержаться, но к ужину он приедет. Зато госпожа Бай привезла не только маленького господина Пана, но и одну даму. Кажется, это семнадцатая госпожа из клана У Си Лянь из Цинхэ. Слышал, вы с ней тоже знакомы?
Мудань улыбнулась:
— Мы встречались всего раз.
Гордая и высокомерная У Си Лянь… Девятнадцатую госпожу У Шицзю уже сосватали за Ли Сина, значит, и она, скорее всего, тоже уже обручена.
Мудань верхом миновала опустевшие, уже сжатые рисовые поля, и ехала так, пока не доехала до ворот поместья семьи Цзян. У стены-ограды ивовые листья уже пожелтели и начали осыпаться, зато ветви сосен и кипарисов оставались густо-зелёными, на их фоне высокие белёные стены выглядели ещё белее, а небо над ними — ещё синее.
У Сянь заметил, что Мудань рассматривает стену, и усмехнулся:
— Этой весной наш господин велел всё перекрасить, теперь выглядит как новое. А до того — сплошные пятна, да мох по стенам ползёт. Ох, и крысы тут жили! Древние, как сама стена — шерсть пожелтела, морды хитрые, ростом с полкошки. Нас увидят — и даже не шарахаются, запросто, прямо у нас на глазах, через порог шныряют. Уверен, лет десять с лишним здесь хозяйничали и уж забыли, что такое страх.
Мудань показалось, что в словах У Сяна таится какой-то намёк.
Поместье семьи Цзян было устроено совсем иначе, чем Фанъюань. Прямо за воротами открывалась широкая, безупречно чистая площадка, вымощенная квадратными плитами из голубого камня — ни пылинки, ни соринки.
У Сянь, стараясь быть особенно предупредительным, пояснил:
— Здесь каждые три дня всё поливают чистой водой, смывают до блеска. Вода прямо из вашей реки. — Он махнул рукой в сторону рощицы вечнозелёных падубов. — Речка за теми деревьями. Если пойти вдоль берега, совсем недалеко будет новая водная беседка — я её недавно построил. Там сейчас вас и ждёт госпожа Бай. Пожалуйте за мной, госпожа Хэ, дорога вон там.
За рощицей падубов тянулась мощёная галькой тропинка, шириной примерно в три чи[1]. Она вилась прямо вдоль реки, вода в которой была такой прозрачной, что сквозь неё отчётливо просматривалось разноцветное гальё на дне и густые пучки водорослей. Порой между ними скользили туда-сюда пара мелких рыбёшек.
На противоположном берегу тянулся строй ив, сбросивших золотистые листья. Листья, загибаясь вверх, падали на гладь и лежали там, словно крошечные лодочки.
Поместье семьи Цзян оказалось тоже по-своему прекрасно — даже красивее того загородного двора вана Нина с его баснословно дорогим полем для мячей.
— У этого поместья есть имя? — поинтересовалась Мудань у У Сяна.
— Раньше его называли Ивовым садом, — ответил за У Сяна голос Цзян Чанъяна. Он стоял в конце узкой тропинки и с нескрываемым удовольствием рассматривал Мудань.
Сегодня на ней был короткий жакет из серебристо-белой парчи с узором «ветви пиона», к которому она надела ярко-фиолетовую юбку из восьми клиньев тонкого шёлка ло, чёрный пояс из парчи с тиснением золотом. На поясе покачивалась пара ажурных золотых саше в форме цветов и птиц, размером с грецкий орех, источавших тонкий аромат.
Волосы, убранные в высокий перевёрнутый узел (цзяосинь цзи), украшала лишь пара простых двойных золотых шпилек, а на губах — лёгкий розовый блеск. Вся её фигура, от макушки до кончиков юбки, дышала особой миловидной прелестью.
И он подумал, что сейчас она ещё прекраснее, чем в тот самый первый миг, когда он её увидел.
[1] Три чи ≈ 1 метр
