Она безмятежно, почти незаметно для собеседника, улыбнулась:
— Вот как? Если это и вправду так, то остаётся лишь поздравить господина Цзян.
В её глазах вспыхнул едва заметный интерес. До этого она видела лишь лёгкий намёк на увлечение Цзян Чанчжуна Сяо Сюэси, но не догадывалась, что за этим кроется ещё и такой подтекст. Вероятно, вся эта показная любезность к Сяо Сюэси была продиктована не столько сердечным влечением, сколько расчётом: высокое положение девушки, её происхождение… а может, ещё и опасение, что Сяо Сюэси достанется Цзян Чанъяну.
Постепенно в душе у Мудань прояснилось: она начала понимать истинные намерения Цзян Чанчжуна и уже наметила для себя, как следует поступить.
Цзян Чанчжун, видя, что её лицо остаётся спокойным и невозмутимым, внутренне нахмурился. Неужели он ошибся? Но, раз уж сделал первый шаг, обратного пути не было — отступать значило потерять инициативу. Он решил идти до конца и, прищурившись, сказал с лёгкой усмешкой:
— Разумеется, это правда. Разве я стал бы шутить о таких вещах?
Он незаметно огляделся по сторонам, будто проверяя, нет ли поблизости лишних ушей, и, слегка наклонившись к Мудань, негромко произнёс:
— Госпожа Хэ, здесь не место для таких разговоров. Пойдём вон туда, там будет спокойнее.
Мудань сделала вид, будто вся сжалась от тревоги: глаза её беспокойно скользили по сторонам, руки теребили подол одежды, а на губах застыла натянутая, неловкая улыбка.
— Господин Цзян, так ведь нехорошо… — произнесла она тихо, почти виновато. — Ни света, ни огонька… да и мы — одинокий мужчина и одинокая женщина…
Цзян Чанчжун, услышав это, резко обернулся. И что же он увидел? Мудань — вся напряжена, пальцы судорожно сжимают ткань, будто боится попасть в ловушку, а её маленькая служанка глядит на него глазами, в которых ясно читается: развратник.
Он едва удержался, чтобы не скривиться. Что они себе воображают? Да, женщина красива, спору нет… но он никогда не питал склонности к «увядшим цветам».
Куда более осторожный Чжэн-дэ, стоявший чуть позади, наклонился и тихо шепнул в ухо:
— Господин, во всём лучше соблюдать осторожность.
Цзян Чанчжун на миг замолчал. В сущности, винить эту женщину было не в чем — тьма, дикая степь, одинокий мужчина и одинокая женщина… Ситуация, как ни крути, не из тех, что выглядят безупречно. А сейчас — время решающее; малейшая оплошность, слух, брошенный на ветер, — и всё пойдёт прахом.
Он откашлялся, стряхивая с лица невольную тень раздражения, и сказал с показным спокойствием:
— Госпожа Хэ, не тревожьтесь. Я человек честный. В отношении к вам и помыслов дурных быть не может. Раз уж гепарда вы не побоялись, неужели я внушаю вам больший страх?
— Ну разумеется, — мягко подхватила Мудань, чуть склонив голову. — Разве в доме гуна Чжу могли родиться дурные люди? Я ведь так, для виду, напомнила… Господин, вы, конечно, образец добродетели, но злые языки, знаете ли, готовы выдумать всё, что угодно. А опороченное имя и за тысячу золотых не отмоешь…
Она улыбнулась так же кротко, как и говорила, но в глубине души отметила: Кто громче всех уверяет, что он честен, — тому верить опасно. Ровно, как и те, кто без устали твердит, что они — законные наследники, редко бывают ими на самом деле.
Цзян Чанчжун, услышав её ответ, довольно расхохотался:
— Вот именно. Главное, что вы понимаете, — это хорошо.
Он снова откашлялся, будто готовясь поведать нечто значительное:
— Госпожа Хэ, вы, вероятно, ещё не знаете… Эта госпожа Сяо — происхождением своим выделяется из сотен. Она из рода Пяти знатных родов, отец её — новый министр Ли-бо, сама же она — красавица, умница, и ко всему прочему — редкостно талантлива. Можно сказать, для мужчины лучшей партии просто не найти. С такой женщиной ни одна простолюдинка и рядом встать не может.
Договорив до этого места, Цзян Чанчжун нарочно замолчал, испытующе глядя на Мудань, словно хотел прочесть на её лице ту реакцию, на которую рассчитывал. Но та лишь кивнула и мирно сказала:
— Да, достойная девушка.
Кроме лёгкого кивка и вежливой улыбки, в её облике не появилось ни удивления, ни укола зависти, ни тени разочарования, которых он так ждал.
Цзян Чанчжун внутренне помрачнел, и даже голос его в продолжении утратил прежний задор:
— По правде говоря, с таким шансом мой брат должен бы прыгать от радости. Но, упрямец, он этой партии вовсе не жалует. А вот отец, наоборот, мечтает свести их вместе. Да только, как в народе говорят, «силком сорванный плод не будет сладким». Двух людей, у которых и помыслов друг о друге нет, насильно столкнуть лбами — разве выйдет из этого что-то путное? Я, признаться, по-настоящему за них переживаю.
Выслушав его, Мудань уже уловила скрытый смысл — выходит, и Сяо Сюэси вовсе не питает интереса к Цзян Чанъяну. По всем правилам светской болтовни, она бы сейчас кивнула в знак согласия, а если бы в её сердце теплилось тайное чувство к Чанъяну, то и вовсе с жаром выспросила бы, кто же, по слухам, дорог их сердцам.
Но Мудань не из тех, кто задаёт опасные вопросы. Она спокойно развернулась:
— Господин Цзян, прошу простить. В ваших делах я ничем помочь не могу, а вмешиваться и подавно. Слушать лишнего — значит рисковать репутацией той барышни, а ещё хуже, если мой благодетель поймёт всё превратно. Не гневайтесь, я откланяюсь.
Она уже сделала шаг, оставляя его слова повисшими в воздухе, а главное — не дав ему произнести самую важную, заготовленную фразу.
Цзян Чанчжун всполошился, едва ли, не кинувшись за ней:
— Эй… не уходите! Я ведь ещё не договорил!..
Но тут, словно нарочно, с края аллеи раздался насмешливый голос:
— А что это за важные речи господин Цзян приберёг для моей племянницы Дань`эр?
К ним неторопливо приближалась Ли Маньшэн в сопровождении госпожи Доу и Сюэ`эр.
Цзян Чанчжун тихо выругался про себя, провёл ладонью по волосам, будто приглаживая невидимое раздражение, и с притворной невинностью сказал:
— Всего лишь извинялся перед госпожой Хэ, спрашивал, не задел ли её мой питомец.
Он чуть прищурился, в глазах мелькнула хитрая искра, и, будто между делом, добавил:
— Да, ещё я передаю ей слова от моего брата.
