Оказалось — он.
Мудань и представить себе не могла, что Цзян Чанъян первым заговорит с ней. Его облик, впрочем, остался всё таким же, как и в их последнюю встречу в доме Лю: скромная, лишённая вычурности одежда, у пояса — всё та же поперечная сабля. Но выражение лица стало заметно живее — лёгкая застенчивая улыбка смягчила слишком жёсткие, почти каменные черты, придавая ему ту располагающую теплоту, что мгновенно сокращает расстояние между людьми.
Вероятно, он из тех мужчин, что неловки в общении с женщинами, — мелькнуло у неё в голове. Подумав так, Мудань сдержанно, но с достоинством склонила голову в приветствии, мягко проговорив:
— Верно, пришла за цветами.
Цзян Чанъян окинул взглядом всю компанию и сразу понял, в чём дело — хотели поесть ляньтао, да вот не вышло. Он бросил короткое:
— Подождите немного, — и, не поясняя, направился внутрь.
Мудань недоумённо проводила его взглядом. Барышня Чжан тут же наклонилась к ней и шепнула:
— Ты его знаешь?
— Виделись несколько дней назад, — спокойно ответила Мудань. — В доме Лю. Перекинулись парой слов.
Барышня Сунь же, по обыкновению своём, позволила себе вольную догадку:
— А может, он пошёл договариваться с тем, кто выкупил лавку — чтобы и мы смогли попробовать их холодную лапшу?
— Смотри-ка на неё, — засмеялась барышня Чжан, — всё у неё мысли только об одном — о еде.
Не успела фраза её окончиться, как у входа вновь показался Цзян Чанъян, а следом за ним — невысокий, коренастый мужчина в иноземных одеждах. Его ноги обтягивали сапоги люхэ сюэ[1], на поясе сверкал дедесяо-дай[2] с узором из золота и серебра. Вся фигура его излучала сдержанную, почти молчаливую силу — человек, что не нуждается в громком голосе, чтобы повелевать.
Тот лишь бегло скользнул взглядом по Мудань и её спутницам, затем коротко бросил хозяину заведения:
— Устрой этих гостей. Все расходы — за мной.
Мудань тут же обратила внимание на пояс — такие носят не простолюдины. В его суровых, но невозмутимых чертах чувствовалась внутренняя мощь, свойственная тем, кто привык повелевать. Она невольно подумала: Раз уж человек выкупил целую лавку, у него, конечно, были на то причины. Не пристало навязываться, даже если предложение исходило от знакомого.
Поэтому, шагнув вперёд, она сдержанно поклонилась, с искренним почтением сказала:
— Благодарю за щедрость, господин. Но мы не смеем тревожить.
Мужчина с щетинистым лицом даже не стал вступать в разговор — лишь чуть улыбнулся уголком губ и бесшумно скрылся за занавесью, отделяющей внутренний зал.
Цзян Чанъян, напротив, остался. Он спокойно подошёл ближе и с чуть застенчивой улыбкой заметил:
— Вы слишком строги к себе. Это ведь всего лишь холодная лапша. Раз уж пришли — оставайтесь и отдохните. Ничего особенного. Ну а если вам и вправду неудобно, можете просто расплатиться сами. Кстати, лучше всего у них — шуйхуа ляньтао. Настоящий вкус лета.
Знакомы-то всего лишь шапочно… Почему же он так усерден? — Мудань с легким сомнением взглянула на Цзян Чанъяна — и неожиданно уловила в его взгляде едва различимую тень жалости… и сожаления.
В тот самый миг ей всё стало ясно.
Он, наверное, думает, что я жалкая и забитая женщина. Раз уж сегодня выбралась за ворота — так хотя бы поесть хотелось, да и то не вышло. Поди ж ты, и эту миску прославленной лапши судьба не дала. А когда ещё удастся выйти, через год ли, через десять…
Осознав, Мудань вдруг рассмеялась — негромко, но искренне.
— Ничего страшного, — сказала она. — Я и завтра приду.
Удивление скользнуло по лицу Цзян Чанъяна. Он явно не ожидал такого ответа. А ещё — той лучезарной, почти дерзкой улыбки на её лице. Улыбалась и Юйхэ, щебеча с сопровождающей служанкой. барышни Чжан и Сунь с искренней теплотой окружали Мудань вниманием. Всё это — так не похоже на ту подавленную атмосферу, что царила вокруг неё в доме Лю.
Значит, что-то всё же изменилось… — мелькнуло у него. Что-то, чего я не знаю.
Он больше не стал настаивать. Легко сложил руки в приветствии и сдержанно склонился:
— В таком случае — будьте как дома. Прощаюсь.
Проехав верхом с десяток с лишним чжанов, Мудань вдруг вспомнила: она так и не спросила, где живёт Цзян Чанъян.
Впервые они встретились по наводке Пань Жуна, а потому и обещание своё — подарить ему несколько кустов пионов — она дала из благодарности. Однако теперь, после ссоры с Лю Чаном и тем же Пань Жуном, идти к ним за сведениями уже было бы неуместно. А возвращаться сейчас, чтобы расспрашивать — глупо и навязчиво. Ничего, — подумала она. — Если судьба, если он и впрямь всё ещё в столице — пути наши пересекутся вновь.
[1] Сапоги Люхэ-сюэ (六合靴) — традиционные китайские сапоги с мягким высоким голенищем, обычно чёрного или тёмного цвета, с белой подошвой. Носились мужчинами во времена династий Тан и Сун, особенно при официальных выходах или в военной среде. Название «Люхэ» (六合) буквально означает «Шесть сторон света» (восток, запад, юг, север, вверх, вниз) — символ вселенской гармонии, порядка и силы. Такие сапоги были не только элементом одежды, но и знаком статуса, дисциплины и воинского достоинства.
[2] Дедесяо-дай (得得小带) — декоративный элемент одежды, буквально: «маленький ремешок/поясок деде». Слово 得得 (деде), вероятно, является имитативным, звукоподражательным или разговорным выражением, обозначающим что-то мелкое, изящное, кокетливое, возможно — с лёгким блеском, звоном или подчёркнутой отделкой. 小带 (сяо-дай) — это маленький пояс, ремешок, лента или декоративная тесьма, использовавшаяся для фиксации одежды, украшения причёсок, поясов, обуви или аксессуаров. В контексте «сверкал дедесяо-дай» — скорее всего, речь идёт о блестящем декоративном пояске или ремешке, инкрустированном бусинами, брошью или шёлковой вышивкой.
