Когда Мудань услышала, кто прибыл, сперва просто не поверила.
Госпожа Бай… приехала ко мне?
Это казалось невероятным. С того дня, как она вышла из дома семьи Лю, Мудань считала, что раз и навсегда закрыла за собой дверь в тот круг. Эти сестры господ по титулу, эта надменная семнадцатая дочь рода У из Цинхэ, эти женщины с фамилиями, звучащими в столице, словно шелест шёлка в храме… — все они больше не имели с ней ничего общего.
Да что там — даже если где-то на улице их пути случайно пересеклись бы, вряд ли кто из них удостоил бы её даже взглядом, не то что приветствием.
И уж точно она сама не стала бы навязываться, подставляя тёплую щёку под чужое холодное равнодушие.
В комнате стало тихо. Ветер снаружи шумел в бумажных ставнях, будто подслушивал.
Тётушка Линь нахмурилась:
— Молодая госпожа, а не приехала ли она… с уговорами? Всё-таки, они ведь — одного круга. Одной пряжи куклы.
Сбоку тихо отозвалась Юйхэ, служанка с тонким чутьём:
— Но госпожа Бай ведь не такая… В прошлый раз, на цветочном пиру, она была с молодой госпожой очень добра. Ни капли высокомерия.
— Неважно, с какой целью она пришла, — спокойно сказала Мудань, — принять надо с уважением.
В душе у неё всё же оставалось сомнение. Сердце подсказывало: госпожа Бай — не из тех, кто явится с фальшивой вежливостью и скрытым умыслом. На том самом празднике цветов, где присутствовали лучшие знатные дамы столицы, когда многие с холодным равнодушием — а порой и с нескрываемым любопытством — взирали на её унижение, только госпожа Бай подошла к ней открыто. Без страха, без притворства, с настоящим сочувствием.
Может, она и вправду пришла по доброте, просто повидаться?
А может — нет.
Но даже если её приход таит в себе иной замысел, хотя бы ради той прошлой искренности, Мудань должна встретить её достойно.
В зале приёмов дома Хэ — просторной центральной комнате с тёсанными колоннами и занавесями из тонкой парчи — госпожа Бай сидела, окружённая светом серого утра и тонким паром над чайником.
Её сопровождала госпожа Сюэ. Та, как всегда, держалась с безупречной уверенностью: женщина солидная, сдержанная, знающая, как вести разговор с дамой столь высокого положения.
Она не суетилась, не заискивала, и в то же время не была холодна — говорила спокойно, вежливо, подавая чай и угощение с точной степенью почтительности.
В этом общении читался и опыт хозяйки большого дома, и уважение к рангу собеседницы — но ни тени угодливости.
Госпожа Бай перекинулась с госпожой Сюэ несколькими вежливыми фразами и довольно быстро поняла: перед ней не просто домохозяйка из купеческой семьи, а женщина с внутренним стержнем. В словах — умеренность, в тоне — достоинство, в образовании — явная основа. Ни заискивания, ни холодной надменности.
Окинув взглядом приёмную, госпожа Бай невольно отметила: дом Хэ вовсе не таков, как о нём судачат в городе. Мебель, хоть и не новая, но вся выполнена с мастерством: в ней чувствовалась порода, а не мода. Ни золочёных рам, ни пёстрых инкрустаций, ни безвкусных драгоценных побрякушек, что ныне в ходу среди выскочек.
Единственным действительно притягивающим взгляд украшением в комнате была сяншаньцзы — ароматная горка из драгоценных благовоний, сложенная из отборного сладкого чэнсяна и редкой разновидности ки-нан-сяна, древесных смол, почитаемых за высший сорт в императорских покоях[1]. В ней было что-то почти благоговейное: благородная простота, отточенная до совершенства. Тонкий дымок, струящийся от неё, наполнял всю залу прозрачным благоуханием.
Слуги в доме держались строго по уставу: тихо, почтительно, без суеты. Ни выкриков, ни лишних движений. Атмосфера — спокойная, уверенная, не похожая на ту, о какой судачат в городе: мол, семья Хэ — простецкая, шумная, деньгами кичится, а в нравах и вкусе груба.
Оказалось — всё совсем не так.
Госпожа Бай, не меняя тональности, стала по-настоящему приветлива. И в этом тепле чувствовалось не просто вежливое одобрение — появилось искреннее уважение. Даже образ Мудань в её глазах поднялся на новую высоту.
В это время сама Мудань наконец добралась до зала.
Поприветствовав гостей с должной учтивостью, обменявшись приветственными словами, она успела поймать на себе взгляд госпожи Бай — тот самый, в котором теперь не было ни тени снисходительности. Только спокойное, внимательное расположение.
Госпожа Сюэ, изящно откланявшись, велела служанке услужливо подавать чай и, вежливо попрощавшись, оставила госпожу наедине с Мудань.
Завеса поднялась, и разговор, наконец, должен был начаться.
Госпожа Бай окинула Мудань взглядом — и в глубине сердца не смогла не залюбоваться. Та выглядела изысканно, сдержанно, и в то же время изумительно свежо: на ней был короткий жакет цвета топлёной слоновой кости, и лёгкая, струящаяся юбка из шести полотнищ тончайшего шёлка цвета молодой листвы. По подолу были рассыпаны нежные, вышитые белым шёлком цветы — те самые, что дали ей имя: белоснежные бутоны пиона.
Поверх плеч лежал лёгкий полупрозрачный платок из небесно-лазурного газа, едва заметно трепетавший от дыхания. Волосы — чёрные, блестящие — были убраны в аккуратный перевёрнутый узел, украшенный одной-единственной вещью: изящным, гребнем из слоновой кости, инкрустированным тонкими золотыми вставками — модным украшением нового сезона.
Кожа у неё была чиста, будто выточена из нефрита, а улыбка — мягкая, тёплая, как весенний цветок, только распустившийся на рассвете.
Полуоткрытый жемчужный пион — именно так подумала про себя госпожа Бай. Прелестна… как же не повезло Лю Чану…
Вздохнув почти с досадой, она отбросила лишние обиняки. Она была женщиной прямого нрава — и не видела смысла кружить.
— Лю Цзышу через моего господина просил меня прийти, — прямо сказала она. — Он просит уладить всё с тобой, передать его извинения. Если ты согласишься — он сам, лично, придёт к тебе с покаянием. По всем правилам. И заберёт тебя домой — с почётом, с должным уважением.
Слова повисли в воздухе, и комната словно на миг застыла.
Мудань внутренне насторожилась. Разве не говорили, что он под домашним арестом? Как же теперь рассылает просьбы, ищет покровителей? Сомнение поднялось, как холодная волна, но на лице не дрогнул ни один мускул.
С лёгкой улыбкой, ровным тоном она ответила:
— Благодарю госпожу за добрые намерения. Только… лук, натянутый раз, уже не может вернуть стрелу обратно. Я, Мудань, не желаю вновь переживать унижение — и не хочу снова быть тем, на кого смотрят сверху вниз.
Она говорила просто и прямо, без жеманства и красивых отказов вроде “не сошлись судьбами” или “пути разошлись” — зная, что перед ней сидит человек, который умеет слышать суть.
Госпожа Бай с вниманием всмотрелась в лицо Мудань.
Та всё ещё улыбалась — мягко, вежливо — но в её взгляде стояла нерушимая твёрдость, как у человека, прошедшего через шторм и научившегося держать парус при любом ветре.
[1] Сяншаньцзы — декоративная композиция из благовоний. Чэнсян и ки-нан-сян — ценные смолы, использовавшиеся в высшем обществе для ароматизации и ритуалов.
