Лю Чан в ту же секунду прокрутил в голове всё возможное: ни лиц, ни имён он не узнавал. На вид — обычный уличный сброд. Шуты, уличные танцоры, городские бездельники. Вероятно, один из тех, кто возомнил себя «защитником слабых». Ну да, конечно. Эти романтики из трущоб всегда в мечтах о том, как однажды спасут красавицу и прославятся.
Он усмехнулся. Улыбка была холодной, с ядом у корней зубов. И, не удостоив незнакомца даже намёка на уважение, процедил сквозь зубы:
— А ты кто такой вообще? Что за грязь под ногтями? Не лезь, куда не звали. Хочешь поиграть в героя? Лучше уйди сам — пока не загорелся вместе со всем этим цирком.
Он сделал шаг вперёд, по-прежнему держась с вызовом. Голос его был не громким, но в нём звенела угроза:
— Лишние слова — лишние раны.
Но в тот самый миг, когда голос незнакомца раскатился над площадью, Мудань вдруг поняла, кто перед ней.
Чжан Улань.
Именно он — тот самый, что только что в пьяном угаре гнался за ней по улицам, в маске, с барабаном, среди воя и хохота. Он, о котором в переулках шептали с равной долей страха и уважения: «Жив — не боюсь управителя Цзинчжао», «Умру — не страшусь царя Яньлуо».
В другое время она бы обернулась и убежала прочь, как тогда. Но сейчас…
Сейчас он был для неё как последняя соломинка, за которую хватаются в воде.
Мудань распахнула глаза, с силой вырвала руки из цепкой хватки Лю Чана, ловя жадный глоток воздуха, и крикнула:
— Пятый брат Чжан! Он хочет меня убить! Он навредил моему брату! Помоги — найди кого-нибудь из моей семьи! Прошу!
Голос её звенел, срывался, но в нём была правда — и отчаяние.
Глаза её метнулись к Юйхэ — и жестом она велела: беги, зови на помощь!
Чжан Улань хмуро смотрел на неё, тяжело, будто сквозь занавесь сомнений. На мгновение в его глазах мелькнуло что-то вроде изумления — неужели эта барышня — та же, что только что бежала от него? А теперь просит о защите?
Но он не колебался. Одного взгляда хватило.
— Ты, — рявкнул он низко одному из своих. — С ней. Сейчас же.
Мужчина в маске тут же шагнул вперёд, протянул руку Юйхэ:
— Где твои? Показывай. Живо!
Юйхэ колебалась, глядя на Мудань. Но та сверкнула глазами и строго прошипела:
— Иди!
— Вы только берегите себя! — шепнула Юйхэ и, подхватив подол, нырнула в толпу вслед за маской.
Люди расступались, и вскоре они исчезли в уличном гомоне.
А в этот момент Чжан Улань вновь повернулся к Лю Чану. Уже спокойно. Даже хладнокровно. Но взгляд его был острым, как кинжал, и в голосе прозвучала угроза, которой не спрячешь под словами:
— Так что, ты отпускаешь её или нет?
Только теперь Лю Чан понял: этот хулиган с барабаном — не случайный заступник. Мудань знала его.
Вот как, — сверкнула мысль. — Едва вышла из дома — и уже успела познакомиться с представителями всех девяти сословий?
Где бы ни ступала, за ней тянулся шлейф новых знакомств: сначала дамы из благородных семей, потом принцессы, теперь — уличные головорезы…
Внутри закипало раздражение. Взгляд, которым он одарил Чжан Уланя, стал острым, как осколок — теперь в нём плескалась не только злость, но и зависть, и презрение.
Он крепче сжал запястье Мудань, и та едва удержалась от крика. Другую руку Лю Чан медленно скользнул к ножнам, где пряталась изогнутая, украшенная серебром рукоять.
— Это моя жена, — процедил он, не скрывая злобной усмешки. — Я вправе поступать с ней, как сочту нужным. А тебе, если голова на плечах ещё дорога, советую убраться. Пока цел.
В следующую секунду Мудань резко выкрикнула:
— У него нож!
Чжан Улань ответил только коротким, звериным смешком.
Он одним рывком отбросил барабан на землю — с такой силой, что тот отскочил и перекатился через мостовую. Затем взмахнул руками, высоко закатав рукава — и под уличными фонарями блеснули две ровные, чёткие полосы татуировок, вьющиеся, как драконы, по жилистым предплечьям.
Он нарочно поворачивался, давая толпе возможность рассмотреть всё: вот они, знаки его улицы, его банды, его власти. А мышцы под кожей перекатывались, словно канаты на мачтах.
Он сделал шаг вперёд. Один. Второй. Прямо на Лю Чана.
И тут же, словно сговорившись, его люди подняли грохот: кожаные барабаны загремели в унисон. Ритм был не плясовой — боевой. Их рукава тоже взлетели вверх — татуировки, шрамы, мускулы, живые взгляды. Они быстро сомкнули круг, загоняя Лю Чана и Мудань в центр.
— Гоу! Гоу! Гоу! — хором взревели они, отбивая ладонями ритм, будто готовясь к схватке.
Толпа, завидев такое представление, тут же заклокотала. Люди сбегались со всех сторон — зрелище обещало быть громким.
— Это же Чжан Улань! — шептались со всех сторон.
— А тот другой кто? Вряд ли с ним справится… Смотри, у него ж руки как спички.
— Два мужика дерутся за женщину! Вот это я понимаю!
В воздухе сгущался не только уличный жар — надвигался настоящий бой.
— А девчонка-то ничего… — донёсся чей-то хрипловатый голос сбоку. — Интересно, чья она такая?
Фонари и факелы, развешанные вдоль улицы, горели жарко, отбрасывая пляшущие тени и выжигая лица прохожих резким светом. Каждый взгляд, каждое шептание — всё было видно, всё было слышно.
Мудань чувствовала, как огонь стыда ползёт по коже, словно живой. В толпе лица, искажённые любопытством и насмешкой, глядели на неё как на зрелище — не как на женщину. Их взгляды были влажно-сальные, двусмысленные, а улыбки — вонзались иглами.
Она резко вскинула руку и прикрыла лицо широким рукавом, словно тем самым могла защитить себя от чужого взгляда. Но слова уже впились под кожу. Она чувствовала, как горит лицо, как трясутся плечи — от унижения, от ярости, от беспомощности.
И в этот миг она возненавидела Лю Чана сильнее, чем кого-либо в своей жизни.
Тот, меж тем, кипел не меньше. Его лицо исказила злоба, дыхание стало прерывистым, в висках стучала кровь. Он рванулся к ней, сверля её взглядом, полным ненависти:
— Всё из-за тебя! — прошипел он. — Ты всё испортила! До конца меня опозорила! Ненавижу!
Вот как, — подумала Мудань. Стыд — твой страх, а вина — моя. Конечно. Как всегда.
