— Какая же это удивительная цветущая драгоценность, от корней до лепестков — сплошное сокровище! — восхищённо воскликнул Хэ Чжичжун. Его лицо дышало простодушием и полной невинностью, а в голосе звучала неподдельная похвала. Он с почтением повернулся к Цзян Чанъяну:
— Осмелюсь спросить, уважаемый господин Цзян, ваш друг, который подарил вам этот цветок, по-прежнему находится в столице? Если будет такая возможность… я бы с радостью заплатил любую цену, лишь бы он помог раздобыть ещё один такой, или хотя бы немного семян…
Разве не очевидно, что это было обёрнутое в обход просьба о цветке для неё? Мудань замерла на месте, затем густо покраснела и поспешно дёрнула отца за рукав. Ах, отец… во всём он хорош — и человек честный, и в делах надёжен, но как дело касается детей — тут его упрямства и лобовой прямоты хватает на десятерых.
Хэ Чжичжун, словно, вовсе не заметив неловкости дочери, крепко сжал её руку в ответ. Взгляд его был предельно искренним, полон живого ожидания. Он с неподдельной надеждой смотрел на Цзян Чанъяна, словно на того, кто может исполнить не каприз, но заветное желание.
Мельчайшие жесты отца и дочери Хэ не ускользнули от взгляда Цзян Чанъяна. Он едва заметно улыбнулся, не выдав, впрочем, ни тени насмешки — скорее, его развлекла эта сцена. Мир устроен так, что у каждого своя страсть: кто-то жаждет золота, кто-то гонится за славой, третьи мечтают о власти, а иные — о красоте. Есть те, кто предаётся камням, есть — клинкам, кованым с именем. А теперь, вот, появилась и она — та, кто влюблена в цветы до исступления.
Семья Хэ, при всей своей простоте, была, пожалуй, из тех, с кем стоило иметь дело: люди прямые, благодарные, с чувством достоинства и здравым рассудком.
С этой мыслью Цзян Чанъян мягко улыбнулся и сказал:
— Мой друг ныне не в столице, обратиться к нему не представляется возможным. Однако, если действительно по душе пришёлся этот цветок — когда осенью придёт пора делить корни или удастся привить побег, я велю людям переслать одну ветвь к вам в поместье. Будет вам в радость.
— Щедрый какой, — Мудань выдохнула вслух, прежде чем успела сдержаться. — Не стоит утруждаться так — мне хватит всего лишь нескольких зёрен.
В нынешние времена большинство предпочитало размножать пионы делением куста или прививкой — методы надёжные и быстрые. Народная молва даже гласила, что семена пионов — дело гиблое: стоит цветку отцвести, как бутоны тотчас же срезают, не давая растению завязать плод. Верили, будто от семян цветок вырождается, теряет былую силу. Если цветовод, с которым связался дом Цзян, действительно толк в этом знает — то, по всем правилам, эти плоды давно уж должны быть срезаны подчистую. И вряд ли кто-то оставил бы их зреть на ветках.
Цзян Чанъян, скользнув взглядом по пышной кисти фиолетового пиона, ещё украшенной плодами, даже не задумался, прежде чем ответить:
— Коли нравится — срывайте всё, сколько хотите.
Мудань удивилась такой широте натуры, но не захотела, чтобы он понёс убыток по её вине. Потому с лёгкой улыбкой добавила:
— Мне хватит и нескольких семян, не стоит тратить больше. К тому же у меня самой есть несколько сортов, каких в вашем саду, полагаю, ещё нет. Когда пришлю обещанные ранее Вэйцзы и Юйлоу-Дяньцуй, заодно добавлю их тоже — будет обмен.
Сказав это, Мудань мимолётно взглянула на того самого пугливого и неуклюжего садовника, что прятался в тени, словно опасаясь каждого слова. И вдруг её осенила мысль: а что, если тот толком ничего не смыслит, и в итоге подсунет ей горсть старых семян, которые уже не прорастут? Это ведь было бы не просто досадно — настоящее расточительство! Не удержавшись, она добавила с невинной, но весьма уместной подсказкой:
— Эти семена, что только-только завязались, вполне подойдут и для посева, и как подвой при будущих прививках. Только вот… пион любит молодые зёрна, а старые не жалует. Так что собирать их нужно вовремя, иначе — всё насмарку. Семена пиона, действительно, капризны и переменчивы: свежие, собранные в этом же году, могут дать ростки уже через год. Те, что постарше, прорастают только спустя два, а особенно древние могут задержаться и на три — если вообще взойдут. Да и то при условии, что их посадят в тот же сезон, что и собрали — иначе шанс появления ростков стремится к нулю. Словом, сплошная возня!
Цзян Чанъян слегка растерялся от столь щепетильных подробностей. Он подошёл ближе, прикинул на глаз степень зрелости семян и нахмурился:
— Так, когда же, выходит, их собирать правильно?.. — с сомнением пробормотал он. Дарить всего-то несколько семян — казалось делом лёгким, пустяком. Кто бы мог подумать, что в этом столько премудростей! Но уж раз обещал, не пристало отдавать что попало — надо разузнать всё как следует и подготовить лучшее.
Мудань рассмеялась, легко, но с ноткой хитринки:
— Господин Цзян, не стоит так тревожиться. Когда кожица плода станет цвета крабовой скорлупы — вот тогда и велите срывать. А уж дальше позвольте мне самой с ними разобраться.
Она, разумеется, не сказала всего. В этом деле у неё был свой умысел. Ведь если она и впрямь собирается всерьёз заняться масштабным разведением пионов, то технологии обращения с такими прихотливыми семенами — это не просто знания, это ценность. Рассыпаться ими просто так — было бы глупо.
Цзян Чанъян, увидев, что та дала вполне конкретный ответ, кивнул, не задавая лишних вопросов. Раз сказано — кожура пожелтеет до цвета крабового панциря — значит, так и будет. Остальное его уже не касалось. Да и от предложения Мудань преподнести ему в подарок цветы он отказываться не стал. Улыбнувшись, с лёгкой учтивостью произнёс:
— В таком случае, смею побеспокоить.
Затем обернулся к садовнику и строго велел:
— Ты внимательно следи за всеми семенами на этих кустах. Как только кожица станет цвета крабовой скорлупы — немедленно собрать. Ни дня позже.
Садовник дрожащей рукой вытер пот со лба, исподтишка взглянув на Цзян Чанъяна. Лицо того было спокойно, без признаков гнева — значит, пока не найдут настоящего мастера по пионовым кустам, наказывать его никто не станет. Осознав это, он ощутил, как напряжение спадает, будто камень с плеч.
— Будьте спокойны, господин! — заторопился он. — Хоть жизнью рискну — не дам этим семенам пропасть! Уж вы мне поверьте, всё будет в наилучшем виде!
Цзян Чанъян скользнул по садовнику взглядом — холодным, как ветер в тенистом дворцовом коридоре. Его голос прозвучал спокойно, но в нём таилась сталь:
— Если уж ты так говоришь, то твоя жизнь давно бы уже перестала быть твоей. Сколько у тебя таких «жизней», чтобы разбрасываться ими?
Цветник тут же побледнел. Губы его задрожали, и он поспешно замолк, боясь вымолвить хоть слово. Затем, не выдержав напряжения, рухнул ниц и низко поклонился:
— Господин милосерден… Ничтожный я больше не посмею! Ни за что!
Цзян Чанъян, будто позабыв о нём, обратился к Мудань:
— В эти дни мне не удаётся найти человека, по-настоящему способного ухаживать за пионами. Не могли бы вы, пожалуйста, обучить этого, хоть чему-то путному?
Мудань жестом велела садовнику подняться. Тот с тревожной покорностью приблизился. Она принялась подробно объяснять ему основы ухода за пионами:
— Поливать надо с умом: если почва ещё влажная — не тронь. Но уж если берёшься за полив, то делай это до конца, промочи всё как следует. И главное — никаких застойных луж. Летом ни в коем случае не поливать в полдень. Лучше всего — рано утром, до восхода, или вечером, когда солнце уже скатилось к западу. И ещё… вода должна быть мягкая: лучше всего — дождевая или речная. В крайнем случае — колодезная, но пусть отстоится день-два.
Садовник, едва оправившись от прежнего выговора, слушал её, затаив дыхание, боясь что-то упустить. Он торопливо кивал, не осмеливаясь задать ни одного вопроса — теперь он знал цену ошибке.
