Когда они добрались до постоялого двора, Хэ Чжичжун всё ещё вспоминал о пиру, устроенном в честь Чжан Уланя. Сердце его было неспокойно, а время не терпело. Он велел содержателю двора как следует устроить несчастную госпожу Цинь и её служанку, распорядился вызвать лекаря, оставил достаточно денег на первое время — и уже собирался уходить.
Мудань же, напротив, не могла просто уйти. В душе у неё всё ещё звучал глухой отклик сострадания. Боль этой незнакомки — молодой, отверженной, беспомощной — словно отразилась в ней самой. Мудань вдруг ощутила, что не может отвернуться. Ведь раз уж судьба сама свела их, не стоит ли остаться — хотя бы взглянуть, каково состояние этой женщины, чья жизнь в одночасье оказалась разрушена?
Хэ Чжичжун неохотно согласился. Он вздохнул, а затем кивнул старшему сыну:
— Далан, останься здесь с сестрой. Я вернусь позже.
Оставшись в постоялом дворе, они проводили госпожу Цинь и служанку в отдельную комнату. Пока дожидались лекаря, внутри двора за стеной как раз готовили еду для вновь прибывших гостей. Аромат жареного риса с овощами, тушёного тофу и супа с имбирём постепенно проникал в комнату, наполняя её тёплыми, тревожащими запахами. В какой-то момент живот у служанки по имени А Хуэй жалобно заурчал. Едва заметно, почти неслышно.
Но тишина была такой глубокой, что этот звук прозвучал отчётливо. Тут же и живот у старухи, сопровождавшей их, тётушки Цай, издал такой же предательский звук. Обе покраснели до ушей. А Хуэй торопливо поднялась, начала с шумом передвигать табурет, будто бы по делу. Тётушка Цай тоже принялась бормотать что-то под нос, делая вид, будто и вовсе не замечает неловкости. Они старались скрыть своё стеснение, но было ясно, что обе изголодались не на шутку.
Кто знает, когда они в последний раз ели по-настоящему?
Мудань сдержала тяжёлый вздох. Она молча отвела взгляд, сделала вид, будто ничего не слышала. Затем, повернувшись к Юйхэ, негромко, но твёрдо приказала:
— Пойди, попроси у хозяина немного еды. Что-нибудь лёгкое, чистое… чтобы не раздражало желудок. Пусть принесут сюда.
Спустя немного времени прибыл лекарь — пожилой, с тонкими усами, в потёртом халате из тёмно-синей парчи. Он осторожно подошёл к ложу, опустился на колени и принялся прощупывать пульс госпожи Цинь, сосредоточенно вслушиваясь в ритм, словно читал скрытую в нём историю болезни.
Выпрямившись, он сдержанно кивнул и произнёс:
— Ветер пробрался в тело, застыл в груди, сердце затуманено тревогами. Всё это не получило своевременного исцеления… но, к счастью, ничего опасного. Болезнь не глубокая, стоит только дать ей немного отдыха — и всё пройдёт.
Он нацарапал несколько строк на бумаге — прописал травы. Но прежде чем уйти, задержал взгляд на Мудань и с лёгкой, почти насмешливой улыбкой проговорил:
— Лучше всего ей сейчас не лекарство, а миска простой рисовой кашицы. Вот увидите — поднимет на ноги быстрее любого отвара.
Смысл его слов был ясен: слабость, головокружение, даже обморок — всё это результат долгого голода. Больше страха, чем настоящей болезни.
Мудань с облегчением выдохнула — тревога, что гнездилась в её сердце с самого начала, отпустила. Всё обошлось. Она перевела взгляд на ложе: госпожа Цинь уже пришла в себя, глаза её слабо мерцали, дыхание стало ровнее. Мудань подошла и мягко заговорила:
— Госпожа, вы намерены вернуться в Янчжоу? Если да — не волнуйтесь. Через несколько дней люди из нашего дома отправятся туда. Мы можем взять вас с собой спокойно доберётесь домой.
Лицо госпожи Цинь по-прежнему оставалось безжизненным — взгляд потухший, будто сознание её всё ещё блуждало где-то между прошлым и настоящим. Она, казалось, не вполне понимала, что происходит, лишь в немом изумлении смотрела на Мудань, не говоря ни слова.
Но тут за неё заговорила А Хуэй — бойкая, с живым языком. Всего в паре фраз она ясно изложила, кто перед ними стоит, как они сюда попали, и кто протянул руку помощи.
Только тогда госпожа Цинь с трудом приподнялась, порывисто потянулась, чтобы встать и выразить благодарность. Она хотела склониться в поклоне перед Мудань, но та быстро подошла и мягко, но решительно прижала её обратно к подушке:
— Вы больны. Если и дальше станете так пренебрегать собой, доведёте болезнь до худшего. Тогда всё, что мы ради вас сделали, окажется напрасным.
Она говорила негромко, но в её голосе звучала твёрдость — заботливая, но непреклонная.
— Сейчас ваше состояние не даёт вам медлить, — продолжила Мудань, мягко укрывая больную. — Обе они, тётушка Цай и А Хуэй, зависят только от вас. Потому как ни верти, а решение за вами: добиваться справедливости и идти жаловаться… или уехать обратно в Янчжоу. Вы должны определиться как можно скорее.
Неожиданно госпожа Цинь засмеялась. Смех был странным, хрупким, словно ветка в холодном ветре. Смеясь, она даже заплакала — слёзы катились по её щекам, и в каждом звуке слышался горький надлом:
— Он… он ведь и впрямь на призрак похож. Но я никогда не смела об этом и думать, тем более — говорить. Разве я его упрекала? Нет. Даже когда по утру — только представьте! — в зеркале вдруг мелькнуло это лицо… Любая бы испугалась, правда? — Она судорожно всхлипнула, вытирая слёзы. — Но я не жаловалась. Не убегала. А он… он теперь упрекает меня! Да ещё так злобно… будто я — это проклятие, а не он сам.
Она отвернулась, стиснув зубы:
— Даже если я пойду и подам жалобу — что это даст? Заставит его снова открыть ворота и принять меня обратно? Это невозможно. А даже если бы и принял — как бы мы дальше жили? С его лицом и его ненавистью… что там может быть, кроме новых унижений?
Голос её становился всё глуше, всё горше:
— Вернуться в Янчжоу?.. Если бы там и впрямь было куда вернуться, я бы давно уже ушла. Не осталась бы здесь, не упала бы на дорогу перед чужими людьми, не просила бы милости у незнакомки…
Мудань на мгновение опешила. Она не ожидала столь прямого, разъедающего откровения. Но сдержала себя, не поддалась раздражению. Мягко, но с настойчивостью, она сказала:
— Но тогда… что же вы собираетесь делать? Раз не хотите возвращаться ни к мужу, ни в родной дом — остаётся только подумать о будущем. Разве у вас совсем не осталось родных? Это ведь не может продолжаться бесконечно.
Она говорила спокойно, но в словах была трезвость:
— Нужно найти место, где остановиться, подыскать работу, чтобы обеспечить себя и этих двух рядом с вами. А если просто сидеть здесь, в постоялом дворе, проедать последние сбережения — дальше будет только улица. А там, простите, однажды не найдётся никого, кто подаст руку.
