Они отправились на прогулку в старую школу. Там теперь возвышалось новое здание.
— Здесь когда-то так резко пахло листвой, — прошептала Аньшэн, закрыв глаза и глубоко вдохнув. Она представила, как снова стоит под густой кроной, но уже не была той босой девочкой в белом платье, что взлетала на ветви. Время неумолимо.
Только железнодорожные пути остались. Они всё так же тянулись за горизонт, сквозь поля и даль.
— В детстве мне казалось, что эти рельсы ведут в какое-то волшебное место. Теперь я знаю, что у них нет конца, — сказала Аньшэн.
Когда её доставили в больницу, уже давно наступила зима Южный ветер стал колючим и сырость проникала в кости. Роды осложнились, у ребёнка было неправильное положение.
Ситуация стремительно ухудшалась. По тёмным больничным коридорам метались торопливые шаги. Циюэ сидела на холодной скамейке, переплетя пальцы в напряжении. Из палаты доносились стоны. Она впервые почувствовала, что Аньшэн может умереть.
Когда санитар повёз её в операционную, Циюэ подбежала и вцепилась, не желая отпускать.
— Аньшэн, ты должна выжить! — прошептала она, прижимая ладонь к бледному лицу подруги. Волосы у Аньшэн липли к вискам от пота и слёз.
— Циюэ… мне кажется, я умираю…
— Нет! Ради Цзямина, ради любви, ты должна родить!
— Да, я его люблю. Люблю… — слёзы текли по щекам. — Но не знаю, останусь ли я после этого… Или снова уйду. Я не хочу причинять тебе больше боли, Циюэ. Быть может, я — твоё самое ошибочное решение. В тот день… когда я позвала тебя пойти со мной во школьный двор… ты не должна была идти.
Впервые глаза Аньшэн, такие живые, начали тускнеть. Как птица, сложившая крылья перед полётом, но так и не взлетевшая. Всё стало тихо. Даже ветер затих.
— Мне кажется, я совершила слишком много грехов… Пришёл момент расплаты.
Аньшэн отвернулась к окну. За стеклом — тёмное небо и ледяной ветер.
— Я всё не понимаю… Сколько длится это «навсегда»? — бормотала она, теряя сознание.
— В ту ночь, — прошептала она уже почти бессознательно, — я сказала ему, что ухожу. Потому что я любила его, и потому должна была уйти. Странствовать, пока не умру. И он дал мне свой кулон… Сказал, что в нём его душа, и что она будет рядом. Но… я больше не могу. Я устала.
На её лице появилась слабая, почти детская улыбка.
Ранним утром она родила девочку. А сама она умерла от родовых осложнений.
Когда Циюэ исполнилось двадцать шесть, у неё появилась приёмная дочь.
Она назвала её Сяо Ань — Маленькая Аньшэн. Циюэ верила, что это и есть новая душа Аньшэн. Та самая, о которой она говорила: свежая, чистая, без груза прошлого.
У Сяо Ань были такие же тёмные и ясные глаза. Циюэ принесла её в дом Цзямина. Его мать сразу привязалась к девочке.
— Надо бы ей подарок. Где твой кулон, Цзямин? — весело сказала она. — Тот самый, что ты носил с детства. Хоть и сколот уголок, но от сглаза защитит.
Циюэ и Цзямин сделали вид, что не услышали.
Тот кулон сгорел вместе с Аньшэн.
Циюэ часто казалась рассеянной и даже наивной. Иногда незнание приносит радость, но ещё большую радость — умение сделать вид, что не знаешь правду.
Та шестнадцатилетняя девочка, с которой Цзямин столкнулся в баре, сквозь гул музыки и клубы дыма сказала:
— Цзямин, у тебя такие светлые глаза…
Она проникала прямо в душу, но не сказала, какой браслет ей по душе: зелёный или белый. Её радость была туманной и неясной, а потому беспомощной.
Они стояли перед статуей Будды в храме среди гор. Она сидела за его спиной и тихо спросила:
— А они знают, что я в тебя влюблена?
Он обернулся. Она поднялась на носочки и поцеловала его в прохладной тишине зала.
Сквозь пустые своды храма безмолвно гулял ветер.
В тот миг счастье рассыпалось прахом.
Жизнь обернулась бесконечным изгнанием, полным влечений, боли и вины.
Прошло полгода.
Книга Аньшэн вышла в свет. Она называлась «Циюэ и Аньшэн».
Циюэ и Цзямин жили спокойно. Больше у них детей не было.
