Ночью осенний дождь стучал без передышки, и ветер выл до самого утра.
На старой улице влажный каменный настил был усыпан липкими, мокрыми листьями тополя. Ю Яотяо шла, глядя себе под ноги, боясь наступить на приподнятые плитки, чтобы не окатить себе штанину грязной водой. Подул порыв ветра, белые тополя по обе стороны дороги закачались, и с листьев скатились несколько блестящих капель.
Несколько соседских ребятишек, визжа, выскочили на улицу и с разбега понеслись прямо к ней. Ю Яотяо поспешно отступила в сторону, и верно, из-под плит выстрелили брызги, но, к счастью, ни в кого не попали.
Из ворот выбежала третья тётушка с метёлкой из куриных перьев в руках. Завидев Ю Яотяо, она тут же забыла, что собиралась отлупить внуков, громко позвала кого-то в дом, потом быстро вытащила складной квадратный столик, вынесла несколько табуретов и крикнула в передние двери. Через минуту вышли её друзья по игре.
Им как раз не хватало четвёртого, и они уже места себе не находили!
— Как удачно ты пришла! — заговорила тётушка, суетливо махая рукой. — Всё равно дома тебе делать нечего, твой отец только что на велосипеде уехал. Садись-ка, сыграй с нами пару кругов, глядишь, он и вернётся!
— Да садись, чего стоишь! — подхватил сосед Ли, раскладывая карты. — У вас с утра весь двор на ушах стоит! Говорят, тот парень, которого ты приютила, всю сцену в театре разобрал, а потом, не сказав ни слова, ушёл!
Под глазами у Ю Яотяо синели тени, она не спала уже несколько ночей подряд, веки слипались от усталости. Услышав слова старика Ли, она с трудом взбодрилась, села за стол и взяла карты. Сегодня ей впервые за много дней удалось вырваться домой, где она почти полмесяца не была.
— Яо-Яо, ты только не сердись, что я тебе вечно твержу одно и то же, — сказала тётушка, — деньги деньгами, а о здоровье думай! Лицо у тебя совсем побледнело с прошлой встречи.
— Верно, — поддержала другая. — Отец твой, мужик что надо, но заботиться о дочери не умеет. Я тебе потом рецепт напишу, сваришь себе суп, выпьешь пару раз, и силы вернутся!
— Молодая девчонка, двадцать с небольшим, а изнуряешь себя так, будто жизнь прожила, — вздохнула жена старика Ли, выкладывая девятку бубей. — Если дела идут хорошо, найми себе помощников! Вчера в новостях говорили, что какой-то мужчина, тридцати лет, от переработки умер прямо на работе!
Ю Яотяо рассеянно вертела карту между пальцами и устало улыбнулась:
— Да, в последнее время правда было хлопотно, но я уже начала искать работников.
— Вот и правильно! — подхватила тётушка. — Пусть старушка Ли с той улицы к тебе пойдёт, она как раз работу ищет. Её муж вечно болеет, сама недавно говорила, что уж лучше в дворники пойдёт.
— Хорошо, я потом с ней поговорю, — ответила Ю Яотяо, опустив глаза на карты.
Тётушка Ли прищурилась и украдкой стала рассматривать Ю Яотяо. Втайне она подумывала свести девушку со своим племянником. Ю Яотяо была хороша собой: высокий, светлый лоб, глаза, как цветы персика. Когда она сидела молча, выглядела сдержанно и благородно, словно воспитанница знатного дома. А стоило ей улыбнуться, как глаза превращались в тонкие лунные серпы, и всё лицо будто озаряло светом.
Единственный её «недостаток» — образование не выдающееся, закончила лишь обычный техникум. А вот племянник тётушки Ли — человек с дипломом магистра, да ещё и учился за границей.
Но это было мелочью. Главное, что Ю Яотяо девушка деловая, работящая. Мать она потеряла в тринадцать лет, выросла с отцом, человеком безалаберным, но дом вести научилась на славу. Недавно одна знакомая-гадалка посмотрела на её лицо и сказала: «Девица-то с благой судьбой для мужа — удачу принесёт. Только вот брови слишком энергичные. Если подправить в форме ивовых листьев, станет мягче и послушнее».
Именно это слово «послушнее» засело в голове тётушки Ли.
Родители её племянника мечтали о невестке с тремя качествами: чтобы умела работать, вела хозяйство и при этом была покладистой. Одним словом, послушной, разумной и с жилкой к деньгам.
Тётушка Ли всё понимала. Если взять слишком сильную девушку, с нею не справишься. А Ю Яотяо выросла на этой улице, характер её известен, образование простое, но во всём остальном — просто находка. Даже соседи между собой нередко говорили: «Принцессе выпала доля служанки. С таким-то лицом и характером, да в таких обстоятельствах».
Продолжая размышлять, тётушка Ли бросила карту и сказала, улыбаясь:
— У нашей Яо-Яо всё при ней, только вот брови слишком суровые. Если бы выщипать их дугой, как ивовые листочки, была бы просто красавица. Девушке ведь мягкость к лицу, тогда и людям мила будешь.
Третья тётушка, взяв карту, возразила:
— Ивовые брови — старомодная причуда! Мне её нынешние как раз больше нравятся. Если уж переделать в ивовые… — она поджала губы и покачала головой. — Фу, ни к чему! С её глазами, как у цветущего персика, ивовые брови будут смотреться чересчур кокетливо, прямо лисий блеск какой-то. А вот с этими, прямыми, выразительными, она выглядит благородно, с достоинством!
— И брови у Яо-Яо хороши, и глаза тоже прелесть, вместе так стильно смотрятся! — вставил старик Ли, что обычно в женские разговоры не лез.
— Что ты, старый хрыч, в этом понимаешь? — осадила его тётушка Ли, разозлившись.
Глаза Ю Яотяо уже мутнели, перед глазами двоилось, карты путались, она дважды подряд ошиблась, не успевая следить за игрой. Слушать их болтовню не было ни сил, ни желания.
Старик Ли, известный спорщик, уже надулся и приготовился отстаивать своё, но тётушка Сань поспешила перевести разговор:
— Слушайте, а что там у старого Ю в театре за шум? С утра видела, как тот мужик рукавами махал и сердитый ушёл!
Ю Яотяо встрепенулась и выпрямилась. Она и сама хотела спросить об этом, да всё не удавалось вставить слово.
Старик Ли оживился, хлопнул костяшкой по столу.
— А я, знаете ли, через забор слушал. Репетировали они «Чжанцзыгоу»1. Старый Ю хотел, чтобы тот парень, которого Яо-Яо с улицы приютила, сыграл Правителя Хуайбэя. А тот упёрся, и ни в какую! Ю ему говорит: «Не хочешь играть Правителя Хуайбэя — ладно, сыграй Лю Ляна!» А он и это отказывается! Ни за что не согласен петь «Чжанцзыгоу». Тогда Лао Цзю взъярился, пару резких слов сказал, а тот парень даже не ответил, отряхнул рукава и спокойно, с таким достоинством вышел со двора… Ай, что за осанка, что за походка!..
— Так ты же говорил, он сцену всю разобрал? — удивилась тётушка.
— Ой да бросьте, — отмахнулся старик Ли. — Это ж приукрашено, для красного словца! Так всегда рассказывают. Чем больше раздуешь, тем интереснее слушать.
Ю Яотяо молчала. Её уже не удивляло, что эти старшие по театру никак не переваривают его. Не потому, что он заносчив или груб, вовсе нет, просто он никогда не отвечал, не вступал в разговоры, будто всё вокруг его не касалось. А уж если с ним кто-то ссорился, тут уж беда, его спокойствие раздражало до дрожи, можно было взбеситься, а он и бровью бы не повёл.
Полгода назад она подобрала его под городским мостом, оборванного, грязного бродягу, который представился именем «Правитель Хуайбэя». Когда она привела его в участок для регистрации, он и там записался именно так — «Хуайбэй Ван», без шуток.
Из полицейского досье она узнала, что вырос он в детдоме, в семь лет был усыновлён, в десять — снова брошен. В одиннадцать лет его взял к себе известный мастер пекинской оперы. Год назад учитель умер, а сам Правитель Хуайбэя будто канул в воду.
Позже он рассказал ей, будто на самом деле он родом из тысячелетней давности. Ван, случайно попавший в наш век. Ю Яотяо тогда решила, что у него просто проблемы с психикой, и не стала придавать словам значения.
Сюжет «Чжанцзыгоу» она знала ещё со школьных времён. История о безжалостном владыке, которого сверг великий герой. Одного столетиями проклинали, другого воспевали как легенду.
А он сказал:
— Я и есть тот, кого проклинают тысячу лет. Я — Правитель Хуайбэя.
- «Чжанцзыгоу» – 樟子沟 состоит из трёх иероглифов:
樟 (zhāng) — камфорное дерево, дерево с сильным, пронзительным ароматом, символ очищения, памяти и устойчивости. Его образ используется в культуре, как символ вечности, неумирания, сохранения прошлого, памяти.
子 (zǐ) — буквально “сын”, “дитя”, “молодой человек”. Но также может обозначать уменьшительно-ласкательный оттенок, как в топонимах — некая «малость», «место, хранящее следы жизни».
沟 (gōu) — овраг, долина, место, куда стекает вода, где скапливается тишина и мрак. Символ низины, глубины памяти, потаённого пространства, часто связанного с забвением или скорбью.
Таким образом, «樟子沟» можно образно прочесть как «долина камфорных деревьев» или проще — «долина памяти», «долина вечности» — место, где прошлое не умирает, но и не живёт по-настоящему.
На самом деле оперы с таким названием не существует, но это символичное название является ключом к пониманию сюжета рассказа.
Правитель Хуайбэя и Лю Лян – персонажи оперы «Чжанцзыгоу». ↩︎
