— Сперва спасти его?
Мин И с недоверием вскинула брови. Неужели Цзи Боцзай, восшедший на трон, настолько потерял рассудок? Чжоу Цзыхун вовсе не владеет юань, и с такой высоты…, да он не выжил бы. А он? Даже если бы сорвался с облаков, с чёрным драконом, что оберегает его тело, остался бы цел и невредим.
Однако в тяжёлом, как камень, голосе Цзи Боцзая слышалась настоящая ярость. Вздохнув, Мин И нехотя развернулась, склонила голову в вежливом поклоне:
— Мой супруг слаб телом, надеюсь, ваше величество проявит великодушие.
Хрупкий супруг, стоящий рядом, кивнул и спокойно добавил:
— Если винить кого и следует, так только меня. Госпожа лишь стремилась спасти меня, не раздумывая.
Словно острый клинок вонзился в грудь Цзи Боцзая — её слова резанули прямо по сердцу.
Он медленно выпрямился, плотно сжал губы и произнёс сдержанно, но с болью:
— Настоящая пара уток мандаринок… Разве я могу обвинить вас?
— Благодарю, ваше величество, — Мин И поддержала Чжоу Цзыхуна, помогая ему подняться. На мгновение бросив на него взгляд, она чуть помедлила, а затем добавила:
— Цзыхун сильно перепугался. Позвольте, я буду сопровождать вас в патруле по городу вместо него.
Это ведь и было тем, чего от неё хотел Цзи Боцзай… но, услышав её слова, он вдруг нахмурился.
— Всё для него — как драгоценность, что она лелеет на ладонях, — мелькнула у него мысль с резкой досадой.
Он бросил косой взгляд:
— А господин Чжоу не может сам идти?
Чжоу Цзыхун не сводил с Мин И взгляда, в котором было куда больше тревоги, чем в её собственном. Услышав вопрос, он мягко покачал головой и крепко сжал её ладонь:
— Могу. И желаю сопровождать вас, ваше величество.
Мин И не знала — то ли смеяться, то ли всплакнуть.
Откровенно говоря, из всех в Цинъюне лишь она могла устоять перед Цзи Боцзаем. Остальные не имели ни силы, ни защиты. Ей-то уж точно не требовалась опека. Чжоу Цзыхун, конечно, понимал, что Цзи Боцзай мог бы отнять у него жизнь щелчком пальцев… но всё равно смотрел на неё так безоглядно, будто готов был идти с ней хоть в Ад.
И тут Мин И вдруг поняла — почему же Цзи Боцзай так любит, как говорится, затягивать людей в свои сети.
Чувство, когда кто-то думает о тебе каждое мгновение, держит в сердце, будто в ладонях… да, оно и правда приятно. Даже если ты ни в ком не нуждаешься, даже если никто не может защитить тебя лучше, чем ты сама — но, когда кто-то хочет тебя защитить, это всё равно вызывает тепло.
Она развернула ладонь и в ответ сжала пальцы Чжоу Цзыхуна, улыбнулась Цзи Боцзаю:
— Прошу прощения, ваше величество.
Вся её поза, выражение лица, лёгкая и почти лукавая усмешка говорили одно: «Что поделать, мой супруг меня слишком любит, а я — его. Хочется баловать его — прошу снисхождения.»
Такое зрелище могло кого угодно вывести из себя.
Разве Чжоу Цзыхун не был в немилости? Разве Мин И не избегала дворцовых аудиенций уже немалое время? Что это за показательная нежность, от которой кровь закипает?
Цзи Боцзай стоял на ветру у городских ворот. Порыв пронёсся, тронул его горло — он закашлялся.
Фигура у него, конечно, куда крепче, чем у Чжоу Цзыхуна, но сейчас, в накинутом пепельном плаще, с обнажённым запястьем, которое случайно выглянуло из-под рукава, он тоже выглядел уязвимым.
Однако Мин И, будучи боевым культиватором, судила не по внешности. Культиватор видит культиватора — и сразу ощущает, насколько глубок его юань, а не думает о том, выздоровел ли тот окончательно.
Порыв ветра усилился — и первое, что она сделала, не подумав, — подтянула ворот Чжоу Цзыхуну, чтоб не продуло.
— И как это ты вышел на такой холод, одетый столь легко? — тихо упрекнула его Мин И, укрывая от ветра. — Неужели не знал, что сегодня за стенами гуляет пронизывающий ветер?
— Повелитель призвал во двор столь поспешно… как мог я посметь задержаться? — ответил он спокойно, словно оправдываясь, но и с гордостью, что явился, не колеблясь.
Мин И бросила на него укоризненный, почти нежный взгляд. Молча сняла свой плащ, пропитанный запахом её тела и силы, и накинула на его плечи, как мать укрывает ребёнка, как любовница — воина.
Чжоу Цзыхун не отстранился. Он стоял, не шелохнувшись, позволив ей заботиться о нём, как о чём-то хрупком и родном. Его взгляд — глубокий и тёплый — ловил каждое движение её пальцев, ловко завязывавших завязки плаща. А в уголках губ застыла тихая, медовая улыбка, как будто именно сейчас, здесь, среди ледяного ветра и угрюмых стен, он был абсолютно счастлив.
Впереди, прямо, будто копьё, шёл Цзи Боцзай, ни разу не обернувшись. Его голос прорезал холодный воздух:
— Может, мне и вовсе остановиться, чтобы вы насладились своей нежностью вволю?
— Не стоит, — сдержанно ответила Мин И, отмахнувшись. — Я догоню, господин государь. Ступайте, как велит вам воля.
Цзи Боцзай промолчал. Лишь взмахнул рукавом с резкостью меча, и зашагал прочь, всё быстрее, словно каждый шаг был вызовом — себе, ей, ветру и этой горькой, невыносимой сцене позади.
Как только Мин И затянула завязки на плаще, она без промедления догнала Цзи Боцзая, зашагав с ним рядом. По пути указала в сторону крепостных стен:
— Здесь всё — новая кладка. Строительство завершили лишь месяц назад. Раз уж средства шли из дворцовой казны, сочла нужным доложить вам, господин государь.
Цзи Боцзай выслушал её без единого выражения на лице. Лишь холодная усмешка скользнула по его губам:
— После объединения Шести городов все ресурсы ушли на Чаоян. Новая столица уже переносится, а ты, выходит, ещё и старую городскую черту отстраиваешь? Расскажи об этом остальным городам — да они враз поднимут шум. Все подумают, будто весь запас государственной мощи уходит только вам.
Мин И лишь слегка покачала головой:
— Позвольте возразить, государь. Чаоян в полном составе переселяется на Плавающий остров, а старая земля, оставшаяся здесь, должна быть перестроена в административный центр Цинъюня. Разве можно сказать, будто ресурсы уходят только на Чаоян? Строительство столицы — дело затратное по своей природе.
