Император усмехнулся:
— Башню в сто футов. Посреди дворца. С неё весь город как на ладони. Ты ведь любишь любоваться видами, верно?
«Вот и началось! Что-то знакомое в этом сюжете… Точно! Вот и мой путь к превращению в новую версию “губительной красавицы” начался! Нет, спасибо!»
— Не скрою от Вашего Величества, — сказала она, положив руку на грудь, с лицом серьёзным и правдоподобным, как у опытной лицедейки, — стоит мне оказаться на высоте, как сразу чувствую головокружение, слабость в конечностях, одышка и сильная тошнота. Чем выше — тем хуже. Один лекарь в Хэся даже дал этому имя: «страх высоты». Так что, боюсь, смотровая башня — удовольствие, которое мне, увы, не по плечу.
Услышав её отказ, Сыма Цзяо тут же потерял интерес и лениво махнул рукой:
— Тогда забудем об этом. Если ты не сможешь со мной любоваться видом, зачем вообще строить башню?
Он развернулся и вернулся в передний зал. Там к нему поспешил навстречу один из евнухов, с лицом, натянутым в услужливую улыбку. Сыма Цзяо даже не подумал, прежде чем указал на него пальцем:
— Этого вытащить и казнить.
Евнух остолбенел, застыв с натянутой улыбкой, которая мгновенно обратилась в ужас.
— Ваше Величество! За что?! Ваше Величество, пощади…!
Договорить он не успел. Один из стражей резко закрыл ему рот, и больше ни одного звука из него не вырвалось.
Сыма Цзяо безразлично опустился за письменный стол и принялся перелистывать поданные ему донесения. Взгляд скользил по пергаменту без особого интереса. Он не возражал, если кто-то пытался тайно внушить ему какие-то идеи. Если замысел совпадал с его собственными желаниями, он мог и исполнить. Однако если настроение менялось, если он вдруг решал иначе, то тот, кто посмел подать мысль, первым становился жертвой.
У ворот Тайцзи снова сменили тела. Это были очередные приговорённые.
Годы назад, когда юный Император Сыма Цзяо только вступил на трон, он велел вывешивать трупы и снятые кожи осуждённых у входа в Тайцзи. Сановники были в ярости тогда. Они обвиняли юного правителя в жестокости и варварстве. Ответ последовал быстро: в тот же день на бамбуковых шестах перед залом появилась ещё одна свежая партия казнённых, их кровь окрасила белые мраморные ступени.
С тех пор каждый, кто осмеливался возражать или взывать к разуму, вскоре сам оказывался в числе висящих. Иные, приходя на утренние совещания, замечали тела уже с противоположного конца Тайцзи, где те раскачивались на ветру, как лоскуты потрёпанной ткани. Подойдя ближе, они чувствовали удушливый запах свежей крови и гниющего мяса. И когда они входили в зал и видели на троне молодого, с виду ещё мальчика, но уже пропитанного зловещей мрачностью, никому больше не приходило в голову судить о нём по возрасту.
Теперь, когда Император возмужал, его привычки не изменились. Придворные давно привыкли к тому, что во дворе перед Тайцзи всегда висит кто-то новый. Запах и зрелище стали частью придворного быта.
— Давно не было казней. Я уж было подумал, что Его Величество образумился… — шепнул один из чиновников.
— Вот именно, — отозвался другой. — А ещё говорили: дескать, с тех пор как у него появилась гуйфэй, он стал мягче и изменился… Я ещё тогда сказал: какая бы она ни была, одна женщина не в силах повлиять на нрав Императора. Теперь ясно, каков он на самом деле.
— Тише вы! — оборвал третий. — Хотите, чтобы и вас повесили у входа?
Собеседники переглянулись. В глазах каждого читалась паника. Все трое моментально замолчали.
А тем временем глава области Ляо, так и не поняв, зачем его вызвали в Лоцзин, уехал обратно в Хэся, забрав с собой целую повозку императорских даров. Поскольку подарки оказались весьма внушительными, двигались они домой медленнее, чем обычно.
