Тем временем на юге, едва за месяц, множество местных правителей, вдохновлённые примером Лэ Кая из Ханьчжуна, один за другим провозгласили себя императорами и основали собственные государства: в Ючжоу — Гай Чжао, в Луцзяне — Сун Лин, в Цзянся — Лю Цюань, в Чанше — У Фань…
Юг ещё не оправился от недавней эпидемии, как новые бедствия обрушились на Хуанчжоу и Пэнцзэ — голод и засуха. Белый рис стоил целое состояние, и даже за десять тысяч монет нельзя было купить одного ху (меру). Люди умирали от голода.
И тогда появился речной разбойник по имени Чэнь Ин, поднявшийся с берегов Янцзы. Он объявил себя воплощением Небесного Царя, утверждая, что владеет колдовскими искусствами и даосскими обрядами, и поднял знамя Небесного Закона.
Собрав вокруг себя толпы отчаявшихся беженцев, он начал поход: всякий город, павший перед его войском, превращался в выжженную пустошь. Тех, кто осмеливался сопротивляться, объявляли нарушителями небесного закона и беспощадно истребляли. Трупы использовались как пища для солдат.
Он говорил: «С утра берём город — к вечеру пируем мясом» — так он подстёгивал своих воинов.
Всего за несколько месяцев его армия выросла до десятков тысяч. Он провозгласил себя Чэнь Тяньваном — Небесным Владыкой Чэня — и, пересекая Янцзы, устремился на богатые земли Хуайяна.
Буря приближалась.
На юге царил хаос.
А в Юйяне всё шло своим чередом. Ничто не отличало этот день от любого другого. Люди вставали с рассветом, ложились с заходом солнца, а за чаем да ужином разве что перебрасывались парой фраз о войне, которую повёл господин Вэй против Ланъя.
Говорить о некоей «законной власти» рода Лю, потомков Хань — на Севере давно уже перестали. Их влияние давно сошло на нет.
Обычным людям, в бедных домах и у кромки земли, неважно, кто сидит наверху — Лю или Вэй. Им нужно совсем иное: чтобы было чем поесть, чем укрыться от холода, чтобы дети не умирали с голоду.
А с тех пор как Вэй Шао объединил Север, он правил справедливо: назначал достойных чиновников, отменил жестокие законы, снизил налоги, облегчал повинности.
В этом безумном времени, полном мятежей и бедствий, он дал им крышу, дал еду, дал покой.
И для них — он и был Небесным Владыкой.
Вот и весь смысл. Всё просто.
В Великом храме Дамина в Лояне жил один знаменитый монах — почтенный Гатам. В юности он прибыл из далёкой Тяньчжу, обосновался в Лояне и провёл там долгие годы, переводя сутры и проповедуя учение Будды.
После того как Вэй Шао занял Лоян, госпожа Сюй, услышав о великом прозорливце, направила людей пригласить его в Юйян для проповеди. Гатам охотно принял приглашение и прибыл лично.
Пятнадцатого дня девятого месяца в храме Цзиньлун состоялся ежегодный обрядовый праздник. Старец Гатам открыл учение, воссел на помост — и потому в этот год торжество было особенно многолюдным, длилось целых семь дней.
Госпожа Сюй взяла с собой госпожу Чжу и отправилась в Цзиньлун слушать проповедь.
Сяо Цяо не пошла — осталась дома, заботиться о Фэйфэй.
Фэйфэй уже было шесть с лишним месяцев, начали резаться молочные зубки. С прошлого месяца Сяо Цяо понемногу стала отучать её от груди и вводить прикорм.
Сначала малышка сопротивлялась, но за прошедший месяц уже успела привыкнуть к новым вкусам.
В тот вечер, когда пришло время ужина, Чуньнян принесла мисочку мясного рисового пюре, заправленного козьим молоком. Накормив Фэйфэй досыта, Сяо Цяо осталась с ней поиграть немного.
Когда наступил час Сюй, Фэйфэй начала клевать носом — Сяо Цяо укачала её, уложила спать, а потом, чувствуя усталость, отпустила кормилицу и служанок. Оставила при себе только Чуньнян, чтобы та осталась на ночное дежурство.
Сама тоже легла.
Проснулась она глубокой ночью.
Вокруг царила полная тишина.
Дочка мирно посапывала во сне, дыхание Чуньнян тоже звучало ровно и спокойно, словно шелест во сне.
Сяо Цяо закрыла глаза, пытаясь снова уснуть. Но как ни старалась — сон не возвращался.
Мысли крутились, одна за другой.
Сначала, когда Вэй Шао начал поход на Ланъя, его осыпали обвинениями в измене и поношениями. Но теперь — теперь, когда он уверенно шёл вперёд, а на юге один за другим местные хоу уже объявляли себя императорами… всё это гневное воинство слов стало угасать, рассыпаясь в прах.
Если всё пойдёт как есть, не позже конца месяца двор Ланъя падёт под натиском Вэй Шао.
Тогда из десяти частей Поднебесной — семь, может быть восемь, будут принадлежать ему.
Что ещё сможет остановить его на пути к империи?
В её сне из прежней жизни Вэй Шао стал императором около тридцати лет. А теперь — всё это происходило куда раньше.
День, когда он объявит Фэйфэй принцессой, должно быть, уже недалёк.
И дом Цяо… теперь он не тронет. Яньчжоу стоит крепко, как никогда. Даже если раскрыть городские ворота и не выставить ни одного солдата — никто не осмелится пойти войной.
Отец, пусть и по-прежнему слеп, в недавнем письме писал об этом с таким спокойствием, с такой ясной душой — как будто все эти тревоги больше не имеют над ним власти.
А младший брат — в Бинчжоу у него всё складывается благополучно.
Сяо Цяо почувствовала, как сердце её наполняется тёплой тишиной.
У неё есть любовь Вэй Шао — та любовь, в которой зародилось и терпение, и принятие. У неё есть родные, что живы и под надёжной защитой. Есть дочка — милая, прелестная девочка, растущая день ото дня.
Если вспомнить, с чего всё начиналось — как они оказались в той почти безвыходной ситуации — то всё, чего она достигла теперь, казалось почти чудом.
Что ещё она могла бы пожелать?
Но этой ночью… как и в стольких ночах до этого… проснувшись среди тишины, она снова ощущала ту же самую усталость.
И всё равно — не могла заснуть.
В конце концов она поднялась с постели, надела мягкие вышитые туфли и, при свете луны, льющегося сквозь окно, бесшумно подошла к детской кроватке.
Склонившись, аккуратно поправила на дочке одеяло, подтянула его повыше, чтобы не продуло. А потом, так же тихо, подошла к окну и медленно распахнула створку.
На небе висела полная луна, яркая и чистая, серебряным светом заливающая всё поднебесное. В саду деревья и кустарник стояли в лёгком движении, отбрасывая смутные тени, переплетённые, как узоры.
Где-то в глубине тишины, из неразличимого угла, изредка доносились щёлканья осенних насекомых — слабые, почти призрачные, они делали эту осень ещё тише, ещё безмятежнее.
Сяо Цяо наклонилась к подоконнику, опираясь плечом. Задумчиво вскинула лицо к сияющей луне.
Свет холодил кожу, и постепенно в руках проступил озноб. Только тут она вспомнила — когда вставала, забыла набросить на себя накидку. Обхватив себя за плечи, она легко потёрла руки, пытаясь согреться.
И уже собиралась закрыть окно… как вдруг её взгляд остановился.
Прямо напротив окна, в десяти шагах к юго-востоку, росло дерево — душистого османтуса.
И именно там, в её тени, вдруг замаячила неясная фигура.
Сяо Цяо сначала не заметила её — в этом углу свет был особенно тусклым. Лишь теперь, вглядываясь, она с трудом различила очертания — кто-то стоял неподвижно в тени дерева.
Старшая госпожа Сюй с госпожой Чжу уехали в Цзиньлун, вернутся лишь через несколько дней. Охраной дома заведовал Цзя Сы — всё устроено надёжно, дежурства поставлены чётко. Но… внутренняя часть западного крыла — особенно в столь поздний час — была зоной, куда ни один страж не должен был заходить.
Этот силуэт не мог быть своим.
Холодок страха прошёлся по спине. Волоски на теле встали дыбом. Сяо Цяо уже собиралась закричать, как вдруг фигура в тени рванулась вперёд — быстро, стремительно.
Всего одно мгновение — и человек оказался прямо у неё перед глазами.
Лунный свет прорезал полумрак, высветив мужское лицо — резкие черты, глубокие глаза, полутень на скулах.
Прошло столько лет… но она узнала его мгновенно.
Это был… Вэй Янь!
