На следующее утро небо очистилось, снег прекратился, и над горизонтом медленно показалось зимнее солнце — робкое, но настоящее.
В Юйяне уже много дней стояла серая мгла, тяжёлая облачность давила на плечи. И теперь, когда, наконец, среди облаков показалась половинка солнечного круга, весь город вздохнул с облегчением.
Жители, не знавшие, что минувшей ночью в самую снежную и тёмную пору их молодой господин хоу вернулся в город, с радостью встречали день. Для них это было просто — наконец-то хорошая зимняя погода.
Они, как всегда, встали на рассвете, открыли ставни, принялись за дела — кто с корзиной на рынок, кто к печи, кто к колодцу за водой. Обычные люди, обычные заботы.
Никто из них не догадывался, что в ту же ночь, без фанфар и почёта, через заснеженные ворота въехал тот, кого они чтят и уважают.
И уж тем более никто не знал, с чем он вернулся.
И что ожидало его — после одной длинной, ледяной, одинокой ночи, проведённой в пустой спальне.
Солнце поднималось всё выше.
И примерно к полудню, на северо-западной стороне за городом, на вершине горы Юйшань…
вдруг взвилась в небо струя чёрного дыма.
Сначала чёрный дым поднимался вверх узкой колонной, как столб. Но уже через несколько мгновений он расползся, разбух, превратился в огромное облако густого, сизого дыма, которое закрутилось над самой вершиной горы, будто готовясь окутать весь хребет. В самой гуще дымовой завесы виднелись отблески — алые языки пламени вспыхивали и гасли.
Первые заметили происходящее прохожие на улицах. Люди останавливались, прищурив глаза, глядя в сторону Юйшаня.
Потом всё больше и больше горожан стало замечать это — выходили из домов, высыпали на улицы, переговаривались, вытягивали шеи, показывали пальцами.
Кто-то забрался на жернов у колодца, кто-то — на крышу. А самые любопытные, охваченные жаждой «увидеть всё своими глазами», сбились в стайки и отправились за город, карабкаясь по сугробам к подножию горы. Им не было лень. Такую диковину нельзя было упустить.
Все знали: на вершине Юйшаня стоит храм Великого Шамана.
Именно там жил даос, которого в народе уважительно и с суеверием называли просто «Даши» — Великий. Он славился по всей округе. К нему шли, когда нужно было узнать судьбу, отвести беду, исцелить недуг, вызвать духов или уговорить дождь прийти в нужный день.
Никто, конечно, никогда своими глазами не видел, как Даши вызывает грозу или говорит с мёртвыми. Но это лишь потому, что, как говорили, у верующего сердца не хватало искренности — не потому, что шаман был неспособен.
Кроме того, в народе ходили слухи, будто Великий Шаман владеет не только тайнами гаданий и изгнания бед, но и куда более тёмными силами: способен втайне насыла́ть проклятия — словом по-ведовски, ворожбой, что уходит корнями в древние предания.
Самое же загадочное — это то, что главная госпожа дома Вэй, госпожа Чжу, была его давней и ревностной почитательницей. Множество людей не раз видели, как она поднималась на Юйшань — и днём, и под покровом ночи, заходя в храмовую тень.
Потому-то среди простого народа и укрепилось это чувство — не просто уважения, но какой-то глухой, тягучей боязни. Словно Великий Шаман был чем-то больше, чем человеком. Словно храм его — не просто место силы, а граница между этим и иным миром.
И вот теперь — кто мог бы подумать? — в самое обычное утро, когда солнце только впервые за долгое время вышло из-за туч, с вершины Юйшаня внезапно поднялось пламя. Настоящее, не символическое, а испепеляющее — клубы чёрного дыма застилали небо, а языки огня пожирали всё, что десятилетиями стояло на святом месте.
К полудню новость разнеслась по всему городу.
Господин хоу — вернулся в город глубокой ночью. А уже с утра… лично, во главе отряда… поднялся на гору Юйшань. И собственными руками велел поджечь храм.
Роскошный комплекс, построенный в три уровня, с чертогами, алтарями и святилищами — в пламени. Дотла.
Вэй Шао стоял на вершине горы Юйшань, на открытом плато, лицом к бушующему огню. Пламя пожирало храм. Его глаза отражали пылающий жар — две чёрные звезды, в которых вспыхивали отблески красного.
Выражение лица было мрачным.
Всё, что сейчас бурлило в его груди — ярость, унижение, досада, обида, сливающиеся в один кипящий поток — было таким жгучим, что даже десяток таких пожаров не смог бы выжечь его дотла.
Холодный горный ветер гудел. Но даже в такую зиму, даже здесь, на высоте, стоявший рядом чиновник — управитель Юйяна — чувствовал, как кожа на лице натягивается, пересыхает от жара. Казалось, ещё немного — и треснет.
Но он не двигался. Ни шагу назад.
Гнев господина хоу — это уже не просто гнев. Это то, что за гранью. Он чувствовал это каждой клеткой.
Потом — обрушилась крыша.
Громогласный треск — и на миг пламя пригнулось, будто сдавлено тяжестью. А затем взвилось вновь — как бык, сорвавшийся с цепи, как дракон, вырвавшийся из-под гнёта. Искры взметнулись в небо, закружились в воздухе.
Только тогда Вэй Шао, наконец, развернулся. Без слова. Большими шагами направился вниз с горы.
Управитель Юйяна вытер пересохшее, обожжённое лицо и поспешил за ним, не смея задержаться ни на миг.
Последние дни госпожа Чжу почти каждую ночь видела дурные сны.
Даже днём, когда она была наяву, стоило ей лишь сомкнуть глаза — и тут же из темноты поднималось ощущение тяжёлой, липкой тревоги. Будто сама тень тётушки Цзян, вся пропитанная немой обидой, медленно обвивала её — давила, шептала, не отпускала.
