Сяо Цяо очнулась из долгого, вязкого, как туман, сна.
Снаружи уже опустилась ночь. Комната освещалась мягким светом ламп. Полог над ложем опущен, тишина звенела в ушах — ни звука, ни движения.
Она лежала одна.
Кто бы мог подумать, что вино так её унесёт — она спала до самого вечера.
Медленно приподнявшись, она села, укутавшись одеялом. Голова всё ещё плыла, тело казалось ватным. Во рту пересохло, губы стянуло — и всё внутри горело, будто пересыпанное горячим песком.
Но больше всего её беспокоило ощущение собственного тела. Оно было липким, чуть влажным, как после лихорадки…
Она не сразу решилась, но всё-таки опустила взгляд.
На ней всё ещё была та же лёгкая одежда, в которую её переодели днём. Верхняя накидка исчезла — должно быть, её сняла Чуньнян. Средняя рубашка была лишь слегка смята, застёжки держались — в целом всё выглядело прилично.
И всё же между бёдер ощущалась неестественная влажность, стянутость и странная, тонкая боль в глубине тела… как будто…
Сяо Цяо затаила дыхание. Сердце её забилось быстрее.
«Это был сон… или?..»
Но ответа не было. Только непреходящая тяжесть в теле и ощущение, будто её нежно и жадно держали… будто от неё брали всё, не спрашивая, но оставляя при этом в ней ту самую дрожь — слабую, но не обманчивую.
Сяо Цяо провела рукой по лбу, опершись о висок, и, приподняв полог, осторожно спустила ноги с постели. Но как только босые ступни коснулись прохладного пола, она вдруг поняла: тело её, будто выпитое до дна, дрожит от бессилия.
Колени подогнулись, и она пошатнулась вперёд. Лишь вцепившись обеими руками в резной столбик ложа, она удержалась от падения.
Постояв немного, прижавшись лбом к прохладному дереву, Сяо Цяо наконец собралась с духом и позвала:
— Чуньнян…
Голос её прозвучал хрипло, почти беззвучно. Она попыталась громче — получилось лишь чуть лучше. Её горло будто иссохло, голос соскальзывал с языка.
Наконец за перегородкой послышались поспешные шаги, и на пороге появилась Чуньнян с её тёплой, знакомой, обнадёживающей улыбкой.
— Наконец-то проснулись, госпожа?
Сяо Цяо всё ещё крепко держалась за столбик, медленно опускаясь обратно на край постели. Села. И замолчала.
Мысли её путались. Всё тело, особенно между бёдер, ныло глухо и странно — как будто её что-то покинуло, и в то же время… оставило в ней себя.
Раньше она никогда не напивалась. И не думала, что похмелье будет не только в голове. Что оно оставит такую томную ломоту в конечностях и смущающее, невысказанное чувство между ног — тяжёлое, горячее, вязкое и… до ужаса знакомое.
Сяо Цяо опустила взгляд. Губы её поджались. По щеке, едва уловимо, прокатилась волна смущения.
— Чуньнян, — тихо сказала она. — Я хочу умыться. И выкупаться.
Она подняла глаза и посмотрела на служанку.
— Мне… нехорошо. Совсем нехорошо.
В парной, где густой тёплый пар клубился, застилая всё вокруг лёгкой дымкой, Сяо Цяо погрузилась в глубокую, обволакивающую купальню. Вода ласково обняла её со всех сторон, и лишь тогда, спустя несколько томительных часов, она наконец почувствовала, как к телу возвращается покой.
Она вытянулась, вся — от изящной шеи до кончиков пальцев — погружённая в это сладостное тепло, и медленно выдохнула — долгий, почти беззвучный, глубокий вздох облегчения.
Бледная кожа стала розоветь, как лепестки персика, румянец лёг на щеки, как лёгкий налёт зари. Волосы, распущенные, мягко спускались по плечам и плавали на поверхности, точно чёрные водоросли. На длинных ресницах и дугообразных бровях дрожали крошечные капельки воды, как кристаллики росы на лепестках цветка.
За её спиной стояла Чуньнян и осторожно мыла ей волосы, расчёсывая длинные пряди пальцами, напоенными ароматным снадобьем.
Сяо Цяо сидела с закрытыми глазами, вся — в ощущении воды, пара, прикосновений. И вдруг, словно обожглась внезапным воспоминанием, слегка приоткрыла губы и тихо сказала:
— Я… Я уже в пути назад захмелела, да? Меня ты принесла в комнату?
В голосе — нерешительность, будто она сама боялась знать ответ. Слова упали, как капли на гладь воды — едва слышно, но всё же с дрожью.
Чуньнян на миг замерла. В памяти всплыла сцена — как господин вернулся в полдень, впервые за долгое время, и без слов подхватил опьяневшую госпожу на руки, осторожно, будто нёс не женщину, а хрупкий фарфор. Как прошёл мимо неё и Линьнянь, не глядя, и унёс Сяо Цяо в комнату, уложил на постель.
А потом — закрыл за собой дверь. Оставил их за порогом.
Что происходило в комнате в тот день — никто не знал.
Он вышел лишь к вечеру. Лицо было бледным, глаза — затенёнными, голос — отрывистым. Сказал:
— Госпожа ещё спит. Не будите.
И, чуть помолчав, добавил:
— Пусть она… не знает, что я был.
Господин хоу покинул комнату с непроницаемым лицом. Сказал, как отрезал — и ушёл, не оборачиваясь.
Чуньнян тогда ничего не поняла. Что-то в его голосе, в его взгляде, в самом воздухе — тревожило. Когда он ушёл, она, не находя себе места, тихонько приоткрыла дверь и шагнула внутрь.
Комната была тиха. Только свет от лампы дрожал под балдахином, ложась золотыми отсветами на постель.
Госпожа и правда всё ещё спала, как и сказал господин. Спала крепко, погружённая в пьяное забытьё. На ней была та же самая тонкая одежда, всё аккуратно — не помято, не сбито. Поверх — покрывало из персиковой парчи, расправленное до самых плеч, будто бы кто-то заботливо укутал её, не желая, чтобы она простыла.
На первый взгляд — всё было спокойно.
Но только на первый.
Чуньнян подошла ближе — и сердце у неё слегка сжалось. Щёки у госпожи пылали, словно цветущий гранат, дыхание сбивалось, горячее, с тонким, невесомым ароматом вина, поднимающимся с её губ. На висках и вдоль линии шеи выступил едва заметный, сладкий пот — и, казалось, даже он был пронзительно нежным, почти душистым.
Лежала она, как весенний цветок, опавший на шёлк, — в этой беспомощной, тонкой красоте было что-то смущающее притягательное. Даже весенняя гортензия, только что умытая дождём, не могла бы поспорить с её видом.
Чуньнян была рядом с госпожой с самого первого дня, знала её привычки, знала её дыхание, и — как никто другой — умела чувствовать перемены. Даже если за дверью царила тишина, даже если между супругами не было ни ссоры, ни крика — она всё равно чувствовала: между ними что-то изменилось.
