Эпилог.
— Дедушка! Дедушка! Ты вернулся!
Едва Мэй Чжуюй зажёг три палочки благовоний, как из двора донёсся звонкий девчачий крик и вскоре послышался топот маленьких ножек. Вставив палочки в курильницу, он обернулся и увидел, как круглоглазая девчушка перепрыгнула через порог, а за ней, переваливаясь, ввалился большой белый гусь.
Гусь был коротконогий, через порог не перевалить. Девчушка, завидев это, повернулась, привычно ухватила гуся за шею и втащила его внутрь, после чего с сияющей улыбкой кинулась к Мэй Чжуюю, повисла у него на коленях и сладким голоском позвала: «Дедушка!», а к трём пахучим палочкам на домашнем алтаре ещё и пропела: «Бабушка!»
Стоило Мэй Чжуюю увидеть внучку, как вся суровость сошла с лица, растаяла в морщинках у глаз и губ и проступила добрая, ласковая улыбка.
Это была младшая дочь его третьего сына, поздний ребёнок; у трёх братьев вообще оказалась лишь одна девочка — отсюда и всеобщая любовь. А уж дед обожал её особенно.
— Юань-юань, чего так рано? Можно было и поспать, — Мэй Чжуюй погладил внучку по макушке.
Та сама вскарабкалась на ложе, уселась рядом, болтая ногами, и вцепилась деду в руку:
— Я соскучилась. Дедушка, когда в следующем году снова поедешь в обитель Чанси, возьми Юань-юань с собой, ладно?
— Дедушка туда ездит не развлекаться, а по делу, — он сразу раскусил её хитрость.
— И вообще, скучаешь ты не по дедушке, тебе просто хочется на волю.
Губы у девчушки дрогнули бантиком:
— Когда дедушки нет в Чанъане, я вижу тех духов и очень боюсь… Ночами спать не могу.
Говорила искренне, будто и в самом деле напугана, но Мэй Чжуюй знал цену её жалобам. Вздохнул, всё поняв:
— Пока дедушки не было, ты опять сняла персиковую дощечку-оберег, что я для тебя сделал?
Внучка на миг скосила глаза, но тут же бесстыже захлопала ресницами, рассчитывая взять милотой:
— Юань-юань всё время была паинькой.
Мэй Чжуюй легонько ткнул её в лоб:
— Сама интересно ради сняла, побежала духов разглядывать. Ты ещё мала, не водись с ними слишком много.
Девочка ткнулась лбом ему в грудь и, повизгивая, завертелась кругляшом, вымаливая ласку.
Пришлось взять маленькую мартышку на руки, прикинуть на вес и спросить:
— И правда напугалась? Что-то ты подсохла.
Девчушка подняла голову, сморщила нос:
— Кошмары снятся, не выспалась. Хочу ночевать у дедушки, домой не пойду!
— Ладно, дедушка глянет, не прячется ли в твоей комнате какой-нибудь дух и не пугает ли он нашу Юань-юань, — решил Мэй Чжуюй.
Дом третьего сына был рядом; он даже лошадь не оседлал, просто взял внучку на руки и вышел из дома семьи Мэй. Шёл медленно, поджидая переваливающегося гуся, слушал, как внучка щебечет о последних событиях. Повернули за угол и уже у ворот третьего сына.
Тому надо было на службу, дома творилась суматоха, вот Юань-юань и улизнула. Ещё не входя во двор, Мэй Чжуюй услышал переполох прислуги:
— Видели Юань-нянь? С утра куда-то запропастилась, и не позавтракала!
— Может, в саду за домом прячется, как любит?
— И там искали — ее нет!
— А гуся видели? Куда бы ни шла, гусь рядом. Крикните!
— И гуся нет… Эх, с гусем-то не страшно, кто ж их обидит?
— А не к старому дому ли к деду? Говорят, дедушка ночью вернулся в Чанъань…
— Ой, возможно! Я сейчас сбегаю, спрошу!
Тут как раз Мэй Чжуюй и вошёл, неся их маленькую госпожу, за ними прошествовал гогочущий гусь. Старшая служанка с облегчением расплылась в улыбке и поспешила навстречу.
Мэй Чжуюй всегда был строг. В доме его побаивались и сыновья, и внуки, не говоря уж о слугах. Только маленькая Мэй Юань с дедом за спиной не боялась ни материнских выговоров, ни отцовских окриков и, уцепившись за деда, потянула его в свою комнату искать духов.
Обойдя комнату внучки, Мэй Чжуюй мысленно вздохнул раз десять. Она единственный ребёнок в роду Мэй, унаследовавший их с У Чжэнь дар; характером тоже в бабушку настоящий сорванец.
В углу стоял маленький фарфоровый жбанчик; под кроватью и в шкафу тоже; в них сидели духи помельче: очевидно, девчонка сама наловила их на потеху. Пусть это и не демоны, а мелкая нечисть много возиться с ними вредно. Да и искусствам у деда она не училась, и опыта, как у У Чжэнь, у неё нет.
Подойдя к кровати, Мэй Чжуюй приподнял подушку, повёл ладонью и будто вытянул оттуда лоскуток текучей плёнки.
Она была, как струящаяся вода, переливчато-радужная.
Увидев, что дед и вправду что-то нашёл, девчонка вспыхнула глазами, вытащила из шкафа глиняный горшочек и запрыгала:
— Дедушка, дедушка! Что это? Дай мне, я буду его кормить!
С чужими детьми Мэй Чжуюй в такой ситуации повел бы себя строго, но когда просит любимая внучка, деду ничего не оставалось, как уступить: по её просьбе он опустил добычу в крошечный горшок.
— Это мелкий дух по имени злой кошмар, — объяснил он. — Зреет в волосах, потом селится в подушке и питается ночными кошмарами. Если в подушке завёлся злой кошмар, человеку и снятся дурные сны. Чаще всего так бывает, когда человек днём мрачен; тогда ночью мутные испарения выплываю» в волосы и там зарождается этот дух.
Бывают и другие случаи, как у Юань-юань: у неё врождённая чувствительность, да в малом возрасте она ещё не умеет себя закрывать, вот и тянет к ней всякую мелочь.
— Если держать его в горшке, он скоро погибнет, — сказал Мэй Чжуюй.
Внучка обняла горшочек, вытянула губы:
— Э? Не надо! Я хочу его оставить, дедушка!
Через минуту она уже сияла, следуя за дедом: он взял кисть с киноварью и начал расписывать горшочек знаками, чтобы дух мог пожить подольше.
Глядя, как внучка сияет, прижимая горшок к груди, Мэй Чжуюй только и сказал:
— В следующий раз, если захочешь какого-нибудь духа, скажи мне. Не ходи ловить их сама. Ты ещё маленькая, попадётся что-то посильнее — боюсь, поранишься.
