Му Син впервые в истории одержал победу на турнире Собрания Цинъюнь, и улицы кипели радостью уже не первый день. Веселье не утихало ни днём, ни ночью — и этот непрерывный шум однажды разбудил Мин И прямо посреди сна.
Пошарив рукой по ложу, она обнаружила, что место рядом с ней уже остыло.
Про моргнув, она села, зевнула и проворчала вполголоса:
— Какой же ты занятой, господин…
Не тратя времени на пустые жалобы, она направилась во внутренний двор, где её уже ждали Фу Лин и Бай Ин — сегодня она обещала научить их ковать простейшие артефакты.
Девушки оказались смышлёными и хваткими — учились быстро. Мин И была довольна. Пока те старательно повторяли движения, она, не отвлекаясь, изготовила два пусковых устройства для фейерверков.
Если и вправду выйду замуж… — подумала она. Эти штуки пригодятся.
Помимо фейерверков, была ещё одна важная вещь — свадебное платье. По обычаю, Шести городов Цинъюнь, наряд для невесты шьёт мать. Но у неё матери не было. Значит, придётся поручить это тётушке Сюнь — пусть закажет в улице Чанчжун, у лучших портных.
Сегодня, однако, тётушка Сюнь была какая-то рассеянная. Мин И звала её несколько раз, прежде чем та, наконец, очнулась. Посмотрела на протянутую ей золотую пластину и с сомнением произнесла:
— Барышня… Может, с этим платьем пока не стоит спешить…
— До церемонии посвящения наследника осталось всего несколько дней, как тут можно не спешить? — покачала головой Мин И. — На такое платье уходит много времени, а чем раньше закажем — тем лучше.
— Барышня… Вы и правда так хотите выйти за господина? — тихо спросила тётушка Сюнь.
Мин И рассмеялась:
— Не говори так, будто я спешу выскочить замуж, как какая-нибудь несмышлёная девчонка. Я не из тех, кто “ждёт, не дождётся”. Просто… если мы с ним, наконец, сможем пройти обряд, поклониться Небу и Земле как положено — и я смогу открыто назвать себя его женой — то всё, что я пережила за этот год, наконец-то будет иметь смысл. Будет итог.
Янь Сяо часто смеялся, мол, Цзи Боцзай никогда не воспринимает всерьёз браки — вечно отлынивает, не идёт под венец. А если он теперь готов пройти через все эти церемонии ради неё, значит… где-то в сердце он уже впустил её по-настоящему.
Тётушка Сюнь долго стояла молча, с опущенным взглядом. Потом без слова взяла золото — и вышла.
Поздно вечером Цзи Боцзай вернулся во двор. Первое, что он увидел, — это как в её покоях стало заметно больше красного. Свечи с резными драконами и фениксами, вышитые сундуки, цветные ленты, ведёрца для сыновей — всё перемешалось в весёлый, нарядный хаос.
Он не выдал ни удивления, ни улыбки. Молча переступил через ворох свадебных безделушек, прошёл вглубь — и увидел, как Мин И спит, свернувшись на мягком ложе.
Цзи Боцзай осторожно поднял её на руки и отнёс на выложенное резным деревом брачное ложе с балдахином.
Мин И проснулась, моргнув от внезапного движения, зевнула и, щурясь, спросила:
— Почему так поздно?.. Где ты пропадал?
Цзи Боцзай улыбнулся:
— Завтра я вернусь ещё позже. Что, скучала по мне?
— Никто по тебе не скучал, — фыркнула она и отвернулась. Но руки её в ту же секунду обвились вокруг его талии — и сжались крепко-крепко, словно не хотели отпускать.
— Послезавтра — церемония. — Он осторожно опустил её в тёплое ложе под парчовое одеяло, голос стал тише, почти шёпотом. — Так вот… что бы ты ни услышала в эти два дня, что бы ни происходило — не выходи из дома. Ни шагу.
— А когда всё закончится — я буду только твоим.
Её сердце дрогнуло. Но она упрямо не показала этого, и голос прозвучал с привычной колкой усмешкой:
— Ну и что? У Луо Цзяоян теперь высокая должность, у Фан Яо и Чу Хэ — щедрые награды. А мне достался только ты?
— Я лучше и званий, и наград, — проговорил он, наклоняясь ближе и касаясь её лба лёгким поцелуем. — Те не станут держать тебя в сердце. А я — стану.
— Льстец, — с мягким упрёком прошептала она, отводя взгляд.
Но он внезапно наклонился ближе — так, что их лбы соприкоснулись. Его тёплое дыхание скользнуло по её щеке, и голос прозвучал почти шёпотом, низким, проникающим под кожу:
— За всю мою жизнь… ты — единственная, кого я действительно хотел назвать своей женой.
У неё вспыхнули уши, сердце запрыгало, и она, не зная, куда деть себя, пнула его ногой — лёгким, почти символическим движением:
— Что ты так близко подбираешься…
Он поймал её ногу, как нечто хрупкое и драгоценное, и, не отпуская, вложил её в свою ладонь. Его пальцы обхватили щиколотку, тёплые и сильные. А сам он наклонился ещё ниже, его грудь прижалась к её животу, губы скользнули к её шее. Там он остановился — едва касаясь кожи дыханием.
— А если я подберусь… ещё ближе? — прошептал он ей прямо под ухо. — Что ты сделаешь тогда, И`эр?.. Пинаться будешь?
Её дыхание сбилось, слова застряли в горле. В нём не было ни спешки, ни грубости — только настойчивая ласка, как волна, мягко накрывающая берег. Он не целовал, а будто вписывал в кожу своё присутствие — тихо, бережно, но неотвратимо.
За окном раздался взрыв хлопушек. Грохот фейерверков прокатился по небу, как набат, но здесь, в затенённом дворике, царила другая тишина — насыщенная, томительная, как вздох перед поцелуем.
Красные ленты на каменных колоннах лениво колыхались от ветра, отражая отблески огней. Вдалеке, за стенами, весь Му Син утопал в алом — как будто весь город готовился разделить с ними этот дрожащий миг.
Утром Мин И проснулась с неясным, но настойчивым желанием выйти из дома. Что-то в воздухе тянуло наружу, под свет, в город. Но тут же вспомнились слова Цзи Боцзая: «Что бы ни случилось, не покидай пределы этого двора».
Пришлось смириться.
