Что ж, деваться некуда. Янь Сяо вздохнул про себя. Долги, как видно, не заканчиваются — только оборачиваются другим лицом. Значит, надо продолжать.
— Говори, — нехотя выдавил он. — Лишь бы не убивать и не поджигать. Всё остальное — сделаю.
Цзи Боцзай взглянул на него пристально. Поднял руку и вытянул один палец.
У Янь Сяо пересохло во рту — он сглотнул. В голове замелькали мысли: неужели тот хочет себе целый дом? Или… что-то ещё сложнее? Но в следующую секунду Цзи Боцзай перевернул ладонь и указал пальцем прямо на него. Серьёзным голосом произнёс:
— Очисти меня.
— ……
Напряжение, копившееся в Янь Сяо, в одно мгновение испарилось. Он откинулся назад, опершись ладонями, и с безысходной улыбкой сказал: — Да уж, лучше бы ты послал меня на убийство или поджог.
Хоть ты и друг, хоть даже самый близкий, — но некоторые вещи, как ни мой, чище не станут. Тут он был бессилен.
Цзи Боцзай надул губы, закрыл глаза и откинулся назад.
Янь Сяо тут же перехватил его, поддержал за плечи: — Ваше величество, за тобой ведь не мягкий топчан. Упадёшь, не проснёшься.
Тот больше не шелохнулся. Кажется, уже окончательно захмелел и провалился в сон.
Янь Сяо тяжело выдохнул. Осторожно снял его с крыши, передал в руки Не Сю, потом сам вернулся в дом и выписал два сбора — успокаивающий и жаропонижающий, велел тётушке Сюнь сварить как можно скорее.
Во сне, в горячке, Цзи Боцзай выглядел поразительно — лицо, как отполированный овечий нефрит, глаза застыли, словно покрытые инеем, губы тонкие, почти хрупкие, а стан — гибкий, лёгкий, будто молодая ива под ветром.
Янь Сяо вздохнул. Мин И, если бы взглянула на него сейчас чуть дольше, вполне могла бы и дрогнуть. Она ведь слишком уж любила красивых людей. А уж Цзи Боцзай, что ни говори, был красив настолько, что мог бы поколебать даже городские стены.
Жаль только — у Мин И теперь уже кто-то есть.
Только отпочил с Мин И — и Чжоу Цзыхун тут же был возведён в титул благородного супруга. Сидел теперь важный, как павлин с распущенным хвостом, а Сыту Лин крепко дулся. Губы у него поджались так, что, казалось, можно было на них маслёнку повесить. С самого утра он с жалобным видом глядел на Мин И, как обиженный котёнок, от чего у неё начинало отчётливо ныть сердце совести.
— Это каша на голубином бульоне, — поспешно сказала она, перекладывая миску поближе. — Ты ведь ещё растёшь, ешь побольше.
Сыту Лин покачал головой, всё так же глядя ей в глаза:
— Сестра, а вы сегодня останетесь у меня? Я тоже хочу получить повышение.
Мин И рассмеялась и всплеснула руками:
— Ты что, всерьёз? Звания в заднем дворе — это тебе не чиновничьи ранги. К тому же твой пост в переднем дворе куда выше, чем у Цзыхуна.
— А вы его всё равно называете “Цзыхун”! — воскликнул Сыту Лин, лицо его вспыхнуло. — А меня хоть раз называли “Ту Лин”?
— Да ну вас, — вмешался наконец Фу Юэ, не выдержав, — “Сыту” у него — это сложная фамилия.
Ту Лин, мол. Прямо как имя жеребца.
— Всё равно не согласен! — Сыту Лин возмущённо забарабанил пятками по полу. — Раньше я был единственным благородным супругом, и это хоть как-то выделяло меня. А теперь на ровном месте появился ещё один — и мы на одной ступени? Я не согласен!
Он будто и капризничал, но с тонким расчётом — знал меру в каждой интонации, в каждом движении. Взгляд — обиженный, но в нём больше игривости, чем злости: на три части раздражения — семь частей чистого, трогательного кокетства. Глаза округлились, сверкая, будто у кота, которого не взяли с собой на прогулку.
Мин И не сдержала улыбки, опёрлась подбородком на ладонь: — А кто это сегодня с утра на утреннем совете так горячо спорил, три круга ругани со мной закатил?
— Я! — с достоинством выпятил грудь Сыту Лин. — Дело торговли — всегда было сильной стороной Чаоян. И если уж чинить переправу до Цансюэ, то начинать надо с нас. Это даже не обсуждается. Да и вы сами говорили: что во внешнем дворе было, то в задний не тянется. Так вот — сейчас я не Сыту Лин из Суда, сейчас я — благородный супруг Сыту!
Мин И вздохнула, взглянув в потолок:
— Хорошо, благородный супруг Сыту. Сегодня я останусь у тебя.
Улыбка, как весенний свет, озарила его лицо. Он тут же махнул рукой, обращаясь к невидимым слугам за ширмами:
— Слышали, да? Сегодня госпожа снизойдёт до моей скромной обители! Всё должно быть, как полагается — что положено Чжоу Цзыхуну, должно быть и у меня: воду греть, благовония зажигать, ритуалы выполнять — чтобы ни шагу в сторону, ни свечи без запаха!
— Есть! — дружно отозвались евнухи, едва сдерживая смех, и гурьбой выскользнули из покоев — кто за водой, кто за благовониями, кто за шёлковыми покрывалами.
А Мин И… Мин И вдруг почувствовала странное — щемящее, тёплое, почти нелепое удивление. Так вот оно каково — быть той, из-за кого спорят, ревнуют, стараются понравиться. И, признаться, это чувство совсем не отталкивало. Напротив, в нём было что-то почти трогательное — понимание, что тебя по-настоящему ценят.
Теперь она понимала, почему правители испокон веков обожали окружать себя множеством наложниц. Понимала и то, почему, даже зная, насколько злобна была прежняя фаворитка супруга Мэн, тот же Мин Ли предпочитал закрыть на это глаза.
Пока злоба не направлена на тебя, пока ты сидишь выше всех и тебя не касается — разве есть причина вмешиваться?
