Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых читалась тревога, и в голове уже крутились отговорки.
Он молча склонился, осторожно надел на неё шлем и застегнул ремешок. Пальцы в чёрных перчатках двигались медленно, как будто боялись задеть кожу. В его прикосновениях не было ни насмешки, ни давления, а только неожиданная бережность.
Сквозь прозрачный визор её глаза округлились. Они были влажными от сдержанных слёз, но ни одна не скатилась вниз.
Он усмехнулся краешком губ:
— Поедем медленно. Обещаю, не испугаешься. Согласна?
— А ты? — тихо пробормотала она. — Я в шлеме, а ты?
Неловкость витала в воздухе. Её щёки вспыхнули, шлем давил, а внутри него, казалось, сохранился его запах. Резкий и упрямый, как он сам. Дышать стало трудно.
— Мне он не нужен, — ответил юноша просто. — Садись. Или подсадить?
Она поспешно покачала головой и, собравшись с духом, села сама. Её движения были неловкими, как будто она впервые оказалась на мотоцикле.
Пальцы Мэн Тин несмело коснулись его футболки. Едва ощутимое прикосновение, словно пёрышко коснулось ткани.
Цзян Жэнь заметил это, но ничего не сказал. Он только завёл мотор и поехал на редкость неспешно.
Он никогда не водил это транспортное средство с такой деликатностью.
Ветер ерошил его чёлку, а лицо сохраняло привычную резкость. Однако внутри уже не жил тот озорной мальчишка, который когда-то срывал цепь с её велосипеда, лишь бы по дороге выклянчить объятие.
И всё же… ему хотелось того же самого.
Только теперь он боялся не отказа, а её слёз.
Из-за спины донёсся её голос, почти шёпот:
— А ты давно здесь?
Испытание?
Он лениво отозвался:
— Только что.
Она расплылась в улыбке. Значит, не видел. Не смотрел её танец.
В груди потеплело. Он больше не казался ей страшным. Сегодняшний Цзян Жэнь какой-то другой, почти нежный.
Фонари загорались вдоль дороги один за другим, как жемчужины на нити. Его спина заслоняла ветер, от неё шло тепло. Не обжигающее, а живое.
Редко им выпадала такая тишина вдвоём.
Он ехал осторожно, будто умолял её: «Не бойся меня. Не сейчас».
Но всё хорошее однажды заканчивается.
Когда они добрались до её дома, Мэн Тин сняла шлем и протянула ему:
— Спасибо.
На её губах играла лёгкая улыбка, а глаза изогнулись, как два узких месяца.
Он взял шлем, глядя на неё:
— Ага.
Её волосы растрепались под шлемом, у виска взъерошилась прядка, торчавшая вверх. Она этого не знала, а он смотрел, как зачарованный.
Её голос звучал спокойно, но в глазах прыгали искры.
Маленькая фея, спустившаяся с пьедестала… Чёрт, такая покладистая, аж сердце невольно сжимается.
Мэн Тин закинула рюкзак за плечо, махнула ему рукой и направилась к подъезду.
Внутри она решила: «На следующей неделе не загружу его той домашкой, которую он терпеть не может. В благодарность».
Цзян Жэнь медленно провёл большим пальцем по внутреннему краю шлема. Там ещё теплился след её прикосновения.
Это тепло было лёгким, почти невесомым, как поцелуй, задержавшийся на коже.
Он внезапно усмехнулся.
Ну что ж, она повеселилась, хватит с неё. А он уже вполне остыл.
Юноша небрежным движением закинул шлем на сиденье мотоцикла и, не теряя ни секунды, шагнул к ней.
Мэн Тин удивлённо подняла взгляд:
— Что-то случилось?
Он мягко положил ладони ей на плечи, в глазах вспыхнула озорная искра:
— Мэн Тин, ты один раз меня обманула. Теперь моя очередь.
— Что? — Она заморгала, не понимая, к чему он клонит.
Он наклонился чуть ближе и спокойно сказал:
— Я не только что пришёл. Я был в зале и видел, как ты танцевала.
Земля словно качнулась под ногами. В его взгляде было что-то необъяснимое — тот самый огонь, от которого перехватывало дыхание. Не пугающее безумие, а ярость, смешанная с восторгом.
В школе ей не раз доводилось ловить на себе алчные или влюблённые взгляды, но такого… ещё не было.
— Хочешь знать, о чём я тогда подумал? — тихо спросил он.
Она сжалась всем телом:
— Не надо. Не говори.
Он будто не услышал.
— Ты была прекрасна, — выдохнул он, как признание.
Щёки Мэн Тин вспыхнули, словно их опалило жаром:
— Цзян Жэнь! Прекрати сейчас же! — голос её сорвался и дрожал от стыда. — Я вообще-то домой иду! И не вздумай говорить такие… такие странные вещи!
«Ещё одно слово — и будешь делать в десять раз больше домашки, понял?! Мерзавец!».
Она резко толкнула его в грудь, развернулась и, едва сдерживая панику, помчалась прочь. Лицо горело, как в лихорадке.
В доме свет в гостиной всё ещё горел. Папа Шу, как всегда, работал допоздна, а Шу Лань, развалившись на диване, неторопливо покрывала лаком ногти на ногах.
Звук открывшейся двери заставил её поднять взгляд.
Она взглянула на Мэн Тин с лёгкой полуулыбкой: не то насмешка, не то равнодушное наблюдение.
Мэн Тин не придала этому значения. Шу Лань, как всегда, жила в своём мире, далёком от её.
