Шу Чжитун ничего не ответил. Собравшись с силами, он пошёл купить дочери поесть.
Последующие дни палата редко пустовала. Приходили одноклассники, навещала классная руководительница. Пожар был настолько масштабным, что о нём едва не написали в новостях. Школа быстро организовала сбор помощи.
Учительница Фань, обычно строгая, теперь была удивительно нежной. Она погладила Мэн Тин по голове и сказала:
— Восстанавливайся. Пока не приходи в школу, мы подождём. Все по тебе скучают. Вот, это от класса пятьдесят тысяч юаней. Пусть немного, но это от всей души.
Мэн Тин кивнула. Уголки губ девушки дрогнули в благодарной улыбке. В её тёплых, спокойных глазах отражалось принятие.
Она прошептала очень хриплым голосом:
— Спасибо… учитель…
Голос был севшим, едва слышным. Слушать его было больно.
Чжао Нуаньчэн, склонившись к кровати, весело подмигнула:
— Не хмурься, Тин-Тин! Всё ещё наладится! Кстати, тут почти весь класс передал тебе записки. Смотри, у меня целая тетрадка с пожеланиями!
Мэн Тин взяла в руки блокнот. Страницы были исписаны разными почерками: у каждого свой характер, своя интонация.
Одноклассники писали от всей души.
«Скорей поправляйся!», «Мэн Тин — наша богиня, держись!», «Ждём тебя в классе!» — слова простые, почти детские, но в них столько искренности и тепла, что сердце сжималось.
На последней странице было всего четыре чётких, аккуратных иероглифа:
«Ждём твоего возвращения».
— Наш серебряный призёр из класса опять бурчит, — улыбнулась Чжао Нуаньчэн. — Говорит, чтобы ты скорее выздоравливала, а то ему совсем нечем гордиться, если первое место достанется без борьбы.
У Мэн Тин защипало в глазах. Она прижала блокнот к груди и кивнула с лёгкой улыбкой.
Когда одноклассники ушли, в палату вошли коллеги Шу Чжитуна, мужчины и женщины из научной группы. Медики говорили, что состояние Мэн Тин стабильное. Врачи просто следили, чтобы последствия от вдыхания дыма не дали осложнений. Горло по-прежнему саднило, голос ещё не восстановился.
Гости принесли с собой букеты, пакеты с фруктами; палата напоминала оранжерею и фруктовую лавку одновременно.
Шу Чжитун кланялся каждому и благодарил всех без устали.
Так устроен этот мир: беда приходит внезапно, но добрых людей всё равно больше.
Когда шум стих, наступила долгожданная тишина. Солнечные лучи пробивались сквозь оконное стекло, ложась золотыми полосами на постель. Шу Ян, сидя у кровати, медленно чистил ей яблоко. Профиль Мэн Тин, тонкий и светлый, казался почти хрупким, словно вырезанным из фарфора. Болезнь придала её красоте зыбкую, эфемерную черту.
Она протянула руку, взяла ручку и на листке бумаги написала:
«Где Цзян Жэнь?»
Рука Шу Яна вздрогнула. Лезвие ножа порвало кожуру. Он бросил очистки в мусор и сдержанно сказал:
— Не знаю. Он ни разу не приходил. И я не вру.
С того момента, как она очнулась, этот вопрос повторялся ежедневно. Без истерик, без слёз, а просто тихо и настойчиво:
«Он приходил?»
«Ты его видел?»
Каждый раз один и тот же ответ. После него — молчание. Смирение. Она вела себя так послушно, что это начинало пугать.
Папа Шу дежурил у кровати ночами, пока состояние Мэн Тин не стабилизировалось. Только тогда он позволил себе вздремнуть.
Однако сегодня Мэн Тин была непреклонна. Её почерк, ровный и красивый, вывел новые слова:
«Почему он не приходит?»
Её лицо оставалось бледным, взгляд — ясным. В отражении зрачков Шу Ян видел самого себя, и от этого зрительного контакта ему стало неуютно.
Он сжал губы:
— Я не знаю. Здесь уже побывали все, кроме него. Может… может, это была просто игра. Он никогда не был образцом порядочности. Возможно, решил, что всё закончено. Если он не пришёл, то отпусти его, сестрёнка.
Впервые он назвал её сестрой, но стоило ей поднять глаза — и в их блеске он увидел нечто неожиданное.
Слёзы бесшумно скатились вниз и растеклись на бумаге, оставив влажный след.
А под ними — слова. Чёткие. Упрямые. Настоящие.
«Он не такой».
Мэн Тин встала и надела тапочки.
За окном — палящее лето, небо ослепительно чистое.
Больничная пижама в бело-синие полоски обвивала её стройную фигуру. Белоснежная кожа, нежные губы, тонкая талия. Она казалась воздушной, почти нереальной.
Этот жест испугал Шу Яна:
— Что ты собираешься делать?!
Она молча посмотрела вниз. Бледная ступня скользнула в тапок.
С сиплым шёпотом, едва слышно, она сказала:
— Пойду искать его.
Она не могла избавиться от ощущения, что это был не сон. Не видение. Не галлюцинация.
Если это не он…
Если это были не его холодные руки, что вытащили её из пекла, не его слеза, что обожгла щёку, не его голос, что прошептал её имя… тогда что это было?
Но если это был он, то почему никто не говорит об этом? Почему все уверены, что её спас пожарный? Почему никто… никто не называет имя «Цзян Жэнь»?
