На обратном пути Цзян Жэнь не проронил ни слова. Всё его безумие будто растаяло вместе с декабрьским снегом, оставив после себя лишь тихую, изнурённую пустоту.
Мэн Тин крепко сжимала его ладонь, они медленно шли по больничному коридору. Ей предстояло провести здесь ещё несколько дней, а он, несмотря на больную ногу, продолжал носиться по больнице, усугубляя и без того тяжёлую травму.
Севшим голосом, с хрипотцой, сопровождая слова жестами для телохранителя, она произнесла:
— Угу… Найди где-нибудь кресло-каталку, отвези его туда.
Мужская рука, до этого надёжно охватывающая её пальцы, вдруг напряглась, словно от внутренней судороги, а затем обмякла. Мэн Тин ответила тем же, мягко сжав его ладонь.
— Что случилось? — спросила она почти шёпотом.
Он понизил голос до хриплого полурыка:
— Ты ведь понимаешь, да? Этот диагноз… настоящий. У меня действительно отклонения. Я… я такой же, как и те, кого считают сумасшедшими!
Его голос дрожал, глаза вцепились в неё, словно он ждал её окончательного вердикта.
— Всё, что они нашли, — правда. Это я сам отнёс те вещи Вэнь Жую… Я был на грани…
Она не позволила ему закончить, не дала возможности снова погрузиться в самоуничижение.
— Цзян Жэнь, я поняла, — мягко прервала она.
Он замолчал.
Коридор опустел. Телохранитель, доставив кресло, быстро исчез, оставив их наедине. Она предложила ему сесть, но мужчина застыл, будто тело отказывалось повиноваться. Вся его суть противилась этой слабости.
Мэн Тин слабо вздохнула, в её голосе прозвучала усталость:
— Я ведь уже сказала: я всё поняла. Что теперь? Снова хочешь уйти?
Эти слова пронзили его острее ножа. Он внезапно заключил её в объятия, прижимая к себе так крепко, будто хотел удержать навсегда.
За окнами розовел рассвет. Говорят, оттепель иногда холоднее самого снега.
Она молча ждала. Всё теперь зависело от него.
Многое изменится. Они вырастут, изменятся сами, но что-то останется неизменным — от первого до последнего солнечного луча, от прошлой жизни до нынешней, сквозь любые перерождения.
Он когда-то с горькой усмешкой признался: всё в мире меняется, но Цзян Жэнь остаётся Цзян Жэнем.
Мэн Тин обняла его за талию.
— Не расстанемся… Только не уходи, — выдохнул он едва слышно.
Эти слова словно вырвались прямо из глубины его души. Он закрыл глаза, не в силах больше смотреть.
Он знал, что не заслужил её. Любая другая, увидев, что он устроил этой ночью, давно бы развернулась и ушла. Он и правда был не в себе. Но всё, чего он хотел сейчас — это умолять её остаться.
Если она проведёт с ним хотя бы год — это будет уже для него счастьем. Даже минута рядом с ней станет благословением. Только бы не ушла.
Она тепло улыбнулась и тихо согласилась:
— Хорошо. Не расстанемся. Не уйду.
Мэн Тин осторожно усадила его в кресло, а сама опустилась рядом, присев у его колен.
— Я знаю, что всё это значит, — сказала она сдержанно. — Цзян Жэнь, ты болен. И, возможно, уже никогда не поправишься…
В его чёрных глазах вспыхнули едва уловимые волны.
Она не отводила взгляда, крепко сжимая его ладонь.
— Но твоя болезнь — это я.
Мэн Тин вдруг звонко рассмеялась, как будто наступила весна.
— Когда мы с машиной сорвались в пропасть, я не думала ни о чём. Только о тебе. Если я умру… как ты перенесёшь это, мой Цзян Жэнь? Именно поэтому я и боролась за жизнь. Я боюсь, когда ты болеешь, когда тебе плохо. Я боюсь, что однажды ты останешься совсем один.
Он молчал. Свет в его глазах медленно дрогнул, рассыпаясь в крошечные искры.
— Так что если ты не сможешь вылечиться… — она чуть склонилась ближе, — извини, но мне придётся быть рядом до конца. Я запру твоё сердце и приговорю его к пожизненному заключению рядом со мной. Цзян Жэнь… ты подашь апелляцию?
С первыми лучами солнца зимнее утро обрело мягкость, а остатки ночной тьмы окончательно рассеялись.
Глаза его наполнились теплом, и он негромко произнёс:
— Принимаю приговор.
