Бабушка Цзян осталась в больнице на ночь. Когда утром она вновь увидела внука, её глаза моментально затуманились. Слёзы подступили, готовые скатиться по морщинам.
Она крепко сжала его руку, и её хрупкий, осунувшийся облик тронул Цзян Жэня до глубины души. Он осторожно заключил старушку в объятия.
— Директор Цзян, — прошептала Сяо Ли, — бабушка даже во сне плакала… Никто не знает, что ей привиделось.
Он взял у неё платок, аккуратно промокнул лицо бабушки и, склонив голову, прошептал:
— Это всё из-за меня.
Позже, уже наедине, Мэн Тин тихо спросила:
— Что ты сделал? Почему она так горько плакала?
Он не стал отвечать. Молодой человек лишь с мягкой улыбкой поправил выбившуюся прядь у неё за ухом и сказал:
— Скоро весна.
Она невольно рассмеялась:
— Цзян Жэнь, я ведь встретила тебя ещё во втором классе старшей школы… А теперь мы взрослые.
Он кивнул, не проронив ни слова, по-прежнему улыбаясь.
К началу весеннего семестра второго курса его нога заметно окрепла. Состояние стало лучше, чем раньше, и хотя по внимательному взгляду можно было уловить, что он всё ещё не до конца восстановился, шаг его обрёл устойчивость и собранность. Теперь Цзян Жэнь почти не отличался от здорового человека.
Именно в тот день, когда он пошёл искать её, нога вновь подломилась. Даже если когда-нибудь заживёт, прежней уже не станет.
Тем не менее в его походке появилась внутренняя твёрдость, и непосвящённый вряд ли бы заметил остаточные следы боли.
Вэнь Жуй был признан виновным в похищении и подстрекательстве к преступлению, совершённому несколько лет назад. Зная его характер, сложно было поверить, что он продержится в тюрьме хотя бы год.
Пока Цзян Жэнь восстанавливался, его делами по мере сил занимался Цзян Цзюсянь.
С падением Вэнь Жуя он, наконец, отпустил былую одержимость Вэнь Мань и впервые за многие годы задумался над вопросом, что он, как отец, на самом деле сделал для собственного сына? Ответ оказался горьким. Ничтожно мало.
И болезнь Цзян Жэня, и безумие, до которого он дошёл, — это отголоски той самой вины, которую он теперь был вынужден признать.
Гао И радовался, но Цзян Жэнь, оставаясь холодным, лишь сказал:
— Не подпускай его ни к чему, что связано с компанией.
Цзян Жэнь был гордым. Даже тогда, два года назад, когда он пил до дна в портовом городе, он не склонил головы.
И теперь он не примет раскаяния от человека, которого называл отцом.
Именно это молчаливое равнодушие причиняло Цзян Цзюсяню настоящую боль.
Он всё чаще заглядывал в офис сына, надеясь на разговор, на случайную встречу, но встречали его там без особой радости. Просидев немного, он неизменно уходил один.
Оглянувшись, он увидел, как тесно в этом городе высятся друг к другу стеклянные башни. В этой кипящей толпе, где старые и молодые без устали сражаются за свои мечты, где каждый день — борьба.
А Цзян Жэнь? Он уже утвердился. Он выстоял и занял своё место в этом городе.
Сегодня, когда в городе Б произносят имя «Цзян Жэнь», никто больше не вспоминает, чей он сын и какую корпорацию когда-то возглавлял его отец.
Теперь он владелец «Си Тин».
Молодёжь… она поистине устрашает своей силой. Всё, что имел теперь Цзян Жэнь — его успех, имя, уважение — не имело никакого отношения к его отцу.
Созерцая пульсирующий жизнью город, Цзян Цзюсянь впервые остро ощутил, как стар. Стар настолько, что больше не верит в любовь. Стар настолько, что, захотев подойти ближе к сыну, вдруг понимает, что уже поздно.
Всё чаще он вспоминал Мэн Тин. Если бы Вэнь Мань тогда обладала хотя бы крохой той доброты, что живёт в ней… возможно, всё сложилось бы иначе.
Пришла весна.
Цзян Жэнь вернулся в офис.
Мэн Тин сидела на краю его стола, глядя на него пристально и с улыбкой.
— Помнишь, я говорила… если операция пройдёт удачно… Если нога заживёт, я выйду за тебя.
Он усмехнулся:
— Мне всего двадцать один. Мы даже не сможем получить свидетельство о браке.
