В остальное время, пока шёл караван, Ляо Тинъянь почти не выходила из повозки. Из всех спутников только Чанъю время от времени заговаривал с ней, и постепенно между ними установилось подобие привычной беседы. Порой ей казалось, что в поведении этого молодого евнуха есть нечто странное. Его мимика, тон, отдельные фразы… как будто в нём что-то не складывалось. Однако каждый раз она списывала это на одно и то же: Чанъю ведь евнух, человек, прошедший кастрацию, а с такими она прежде дела не имела. Возможно, у них и правда иной склад ума, иные реакции.
Тем временем караван всё ближе подходил к Лоцзину, и мысли Ляо Тинъянь всё чаще возвращались к будущей встрече с самим Сыма Цзяо. Она беспокоилась куда больше, чем следовало бы, и на Чанъю у неё просто не оставалось душевных сил.
По сюжету оригинального романа, в момент встречи с Императором главная героиня ещё была наивной до слёз. У неё хватало сострадания, чтобы пожалеть нищего, она старалась остановить любого убийцу, страдала, если её не любили, и с надрывом спрашивала: «Почему ты не любишь меня? Я ведь стараюсь…».
Настоящее воплощение всех ранних шаблонов. Если Сыма Цзяо предпочитал таких, то ей оставалось только надеяться на чудо и на собственные актёрские способности.
Только вот актриса из неё была никудышная.
Лучше бы он влюбился просто в её лицо, а не в добродетель. Была бы она хоть раз уверена, что перед ней поверхностный мужчина, глядящий лишь на внешность, она бы выдохнула с облегчением.
— Мы почти прибыли в Лоцзин, — с улыбкой заметил Чанъю. — Госпожа так хмурится… неужели боитесь встречи с Его Величеством?
Она давно уже привыкла к тому, что Чанъю упоминает «Императора» с почтением и в каждом втором предложении. На этот раз она лишь скривила губы и, глядя в окно на приближающуюся крепостную стену, спокойно сказала:
— Просто надеюсь, что Его Величеству хотя бы понравится моё лицо.
Сыма Цзяо тихо хмыкнул:
— Обязательно понравится. Госпожа мне верит?
Ляо Тинъянь мысленно ответила: «Если он меня не убьёт — уже будет хорошо. А если слишком сильно понравлюсь — это ведь даже хуже…».
— Не верите? — чуть наклонив голову, уточнил Чанъю.
— Ты ведь сам говорил, что редко видишь Императора. С чего такая уверенность? Кто тебе её дал? Моё лицо? — парировала она.
В ответ Сыма Цзяо просто расхохотался.
Лоцзин, столица империи, поражала своим величием. В сравнении Хэся, провинциальная глушь, казалась крошечной деревушкой. Ляо Тинъянь, увидев высокие, величественные ворота города, невольно затаила дыхание от изумления. Раньше, в своей прежней жизни, она бывала на местах древних столиц, восстанавливаемых археологами и художниками и даже самые эффектные реконструкции не шли ни в какое сравнение с тем, что сейчас предстало перед её глазами.
Громадные, монументальные стены Лоцзина, вздымавшиеся ввысь, словно стремились достичь облаков, делали людей у подножия похожими на крошечных муравьёв. Толпа, входившая и выходившая через широкие городские ворота, не иссякала ни на мгновение. Три параллельные дороги вели внутрь столицы, и ещё издалека до слуха доносился гул городской жизни.
Повозка Ляо Тинъянь въезжала в город через центральные ворота. Лишь пересечь проход под стеной — и то заняло немало времени, настолько толстыми были эти укрепления. Как только повозка оказалась внутри, шторку пришлось плотно опустить. Теперь нельзя было бесцеремонно выглядывать наружу. Девушка лишь слушала. Её окружал гомон толпы, звон, лязг, голоса. По звукам она поняла, что их путь лежит через оживлённый квартал. Однако спустя долгое время всё стало затихать, шум отступал, уступая место глухой тишине. Очевидно, они уже приближались к императорскому дворцу.
Вся столица Лоцзин наполовину принадлежала Дворцу. Это был сложный архитектурный ансамбль, обнимающий холмы и озёра, утопал в садах и павильонах. Это было не просто роскошное место, но воплощённый рай для потакания любым прихотям. И одновременно Лоцзин — самое опасное место под небесами, ведь хозяин этой золотой клетки был не кто иной, как безжалостный дьявол.
Ляо Тинъянь проводили в один из незнакомых дворцов. Всё это время она вела себя почти как кукла: молчаливая, послушная, безучастная. Девушка позволяла придворным служанкам одевать и причёсывать её, не задавая лишних вопросов. Когда солнце скрылось за горизонтом, она безмолвно последовала за группой незнакомых евнухов в другое крыло дворца, якобы сегодня Император устраивал пир, и присутствие всех наложниц обязательно, даже таких новых и без статуса, как она.
Поглаживая свой почти урчащий от голода живот, Ляо Тинъянь мысленно молилась, чтобы Сыма Цзяо сегодня не начал казни. Тогда, может быть, ей удастся хоть поесть. Иначе у неё на фоне страха точно разовьётся гастрит.
Ночной ветер становился всё прохладнее. Девушку окружали безмолвные придворные, провожавшие её через освещённые фонарями коридоры и пустынные площади. Людей вокруг было немало, но царила такая мертвая тишина, что, казалось, слышно только её дыхание. Столь жуткое молчание в сопровождении стольких людей — лишнее доказательство того, насколько угнетённой была атмосфера в этом дворце.
