Тут вперёд выступил старый министр, белобородый и с благородной осанкой. Он склонился в почтительном поклоне и сказал:
— Ваше Величество, прошу пересмотреть решение. Хотя Го Янь действительно позволил себе оскорбительные слова в адрес вас и покойного Императора, не стоит забывать, он талантливый человек. Если мы из-за его пьяной оплошности казним не только его, но и всю его семью… По моему мнению, это чрезмерно.
Министр Ду хмыкнул и, не стесняясь в выражениях, бросил:
— Господин Шаншу так яро защищает Го Яня… Вы правда радеете за талант, или же причина в связи с наставником Дуанем?
Старый наставник, всё это время спокойно стоявший в стороне и молчавший, лишь теперь, услышав своё имя, медленно поднял глаза и невозмутимо ответил:
— Министр Ду преувеличивает. Во-первых, между кланом Дуань и Го Янем нет никаких особых связей. А во-вторых, даже если бы и были, если тот нарушил закон, клан Дуань не станет покрывать преступника.
— Тогда позвольте спросить, — резко продолжил министр, — как посмел некий ничтожный помощник министра Го Янь распространять подобные слухи? За его спиной определённо кто-то стоит!
Он повернулся к Сыма Цзяо, сидевшему на возвышении и продолжил:
— Ваше Величество, прошу отдать приказ и провести тщательное расследование! Этот мятеж явно не без зачинщика!
Пока внизу кипели страсти и министры спорили, Сыма Цзяо выглядел так, будто вовсе не слышал происходящего. Он, опершись на локоть, рассеянно играл с винным бокалом, как человек, улетевший мыслями далеко от земных дел.
Лишь когда Ду в очередной раз выступил особенно напористо, Сыма Цзяо со скучающим видом наконец обернулся и небрежно спросил:
— Только что министр говорил… убить кого? Как его там? Го кто?
— Отвечаю Вашему Величеству, — вновь выступил Ду, — прошу казнить Го Яня и всех членов его рода, более тридцати человек!
Сыма Цзяо раздражённо махнул рукой:
— Раз уж министр говорит, значит, казните. Пусть всё будет по его воле.
Министр удовлетворённо усмехнулся и с вызовом взглянул в сторону наставника Дуаня. Престарелый министр, защищавший Го Яня, отступил с тяжёлым лицом и встал за спину наставника. Тот же оставался, как и прежде, холодным и невозмутимым, на его лице не дрогнуло ни одной черты.
Сыма Цзяо, казалось, окончательно потерял терпение. Он встал, взглянул на собравшихся и произнёс:
— Всё сказали? Если да, тогда на сегодня хватит.
Не дожидаясь чьей-либо реакции, он повернулся и вышел, оставив зал в молчании.
Присутствующие министры уже привыкли к таким резким выходкам. Никто не удивился. Они разошлись по одному и только двое старейших, тот самый министр и ещё один советник, тяжело вздохнули и покачали головой.
Сыма Цзяо, выйдя из Восточного зала, пошёл по длинному пустынному коридору. Шаги его становились всё тише. Лицо его было мрачным, а хмурый взгляд — опущен в пол. Позади, на почтительном расстоянии, шли его евнухи, не смея приблизиться.
Так он дошёл до дворца Фужунь, покоев Ляо Тинъянь.
Он вошёл и увидел, как она, уютно устроившись на изогнутом ложе для красавиц, спит под лёгким ароматом из открытого окна. Её дыхание было ровным, выражение лица — умиротворённым. Вид её мирного сна почему-то только усилил раздражение в нём.
Почему она всегда может спать? Всегда безмятежно и спокойно, словно у неё нет ни забот, ни страхов…
Он подошёл ближе и какое-то время молча стоял, глядя на неё.
Затем Сыма Цзяо вдруг наклонился и схватил её за запястье.
На её тонкой руке поблёскивал белоснежный нефритовый браслет, подарок, который он вручил ей несколько дней назад. Холодная гладкость камня сливалась с мягкой, тёплой кожей и было непонятно, что красивее. Её руки всегда были тёплыми, и казалось, даже камень вобрал это тепло.
Он вдруг нагнулся и… укусил её.
