Эта фраза прозвучала громом среди ясного неба. Все — от Цзо Цзяньи, колотившего лбом об пол, до других затаивших дыхание чиновников — одновременно повернулись к ней. Даже Сыма Цзяо, безмятежный секунду назад, застыл.
Воздух в зале вдруг стал вязким и тяжёлым.
Улыбка на лице Сыма Цзяо медленно погасла. Он смотрел на неё долго и молча, а выражение его становилось всё мрачнее. Ляо Тинъянь и сама не поняла, что на неё нашло. Под прикрытием рукава она неожиданно для себя сжала его пальцы.
Сыма Цзяо чуть шевельнул рукой, негромко втянул воздух, а затем хмуро бросил:
— Забудем.
Он не стал больше говорить о том, чтобы та женщина вошла в гарем. Это решение означало, что он пощадил дочь Цзо Цзяньи. Хотя её руку он продолжил сжимать в своей, как будто намеренно.
Если той девушке повезло избежать беды, то Ляо Тинъянь — наоборот. После окончания собрания Сыма Цзяо схватил её за запястье и потащил прочь, грозно бросив:
— Неужели я слишком балую тебя в последнее время?
Ляо Тинъянь мысленно покаялась: «Верно. Я зазналась».
Раньше она жила под девизом «главное — сохранить собачью жизнь», а теперь, видимо, решилась наставлять самого великого злодея.
Скорее всего, она и вправду распоясалась. Всё из-за того, как он с ней обращался в последнее время: внимательность, снисходительность, явное особое отношение. А ведь человек — такое существо: стоит дать слабину, и он тут же лезет дальше. Теперь она окончательно превратилась в ту, о которой все думают. Раз избалована, значит, капризна. Она уверена, именно так сейчас её воспринимают придворные.
Сыма Цзяо притащил её обратно во дворец Фужунь и почти силой усадил на ложе, уже явно готовясь устроить разнос.
Ляо Тинъянь послушно уселась, изобразив максимально невинный взгляд. На самом деле она не боялась. Ей хотелось поспать. С похолоданием наваливалась сонливость: она чуть не задремала даже на утреннем совете. Особенно приятно было сидеть, поджав ноги, на тёплом коврике у обогревателя, пока чиновники внизу дрожали от холода. Комфорт от этого ощущался вдвойне.
Сыма Цзяо встал перед ней, наклонился и поднял её подбородок одним пальцем:
— Гуйфэй, кажется, ты в последнее время стала чересчур смелой.
«Да, дорогой, потому что ты сам меня и откормил», — мысленно парировала Ляо Тинъянь.
Пальцы его были холодными, и она невольно поинтересовалась:
— Ваше Величество продрогли? Может, велите принести ещё пару обогревателей?
Такого ответа он явно не ожидал. Впервые за все их сцены с «я сейчас взорвусь» Сыма Цзяо застыл на полуслове. Он по инерции ответил:
— Я не мёрзну. Зачем мне это? Не надо.
Только договорив, он понял, что сбился с линии, и нахмурился:
— Гуйфэй, кто тебе позволил вмешиваться в дела на большом совете?
«А кто, как не ты сам?» — подумала Ляо Тинъянь, а вслух выдала всё, что требовалось для хорошей дворцовой драмы.
Она вытерла уголок глаза и, с лёгкой обидой, прошептала:
— Ваше Величество… Всё, что я тогда сказала, шло от сердца. Я действительно не хочу, чтобы во дворце появилась ещё одна женщина.
Превосходно. Самый классический образ ревнивой наложницы. Прямо из учебника по дворцовым интригам.
Сыма Цзяо, кажется, не оценил всей силы её исполнения. Он с трудом сдерживал смех, губы его дёрнулись, но он не позволил себе рассмеяться. В итоге выражение его лица получилось странным: смесь усмешки и недовольства.
— Говори серьёзно, не дразни меня, — буркнул он и слегка раздражённо провёл пальцем по её подбородку.
— … — Ляо Тинъянь чуть не подавилась молчанием.
«Я, простите, где именно пыталась тебя рассмешить? Ты бы хоть каплю уважения проявил к моему актёрскому таланту! Что в моей игре, в конце концов, было смешного?!»
Сил терпеть дальше не осталось. Она протянула руку и перехватила ту самую ладонь, что всё ещё лежала у неё на подбородке, к этому моменту уже холодную. Её пальцы были мягкими и тёплыми. Она мягко отвела руку Сыма Цзяо и сказала:
— Ваше Величество, присядьте. Я попрошу Гуйе принести немного закусок и осеннего грушевого чая.
