Они говорили: возвращаться некуда. Родных уже нет, деревни сожжены, путь домой долог и опасен — вряд ли кто-то вообще доберётся до Хуаншуй живым. Лучше уж остаться здесь — и пусть будет служба, зато под крышей, с едой, с жизнью.
Осталось двенадцать юношей и две девушки. Все — совсем молодые.
Распорядитель снова развёл руками: ни уговорами, ни приказами никто уходить не желал. И, почесав затылок, пошёл снова докладывать госпоже Сяо Цяо.
Сяо Цяо немного подумала и велела: юношей временно записать в чернорабочие, девушек — в прачки. А если дел не будет — пусть просто отдыхают. Потом, может, и найдётся им занятие.
Затем добавила строго:
— Всех разместить во внешнем дворе. Во внутренние покои — никого.
Это было делом предосторожности. Не то чтобы она не доверяла этим цяньцам — сама к ним зла не питала. Но кто знает, что у кого может на уме всплыть в один момент.
Осталась только та странная пара — мальчик и девушка. Сяо Цяо велела распорядителю: выделить им отдельную комнату, а для мальчика — срочно позвать лекаря, чтобы осмотрел раны и начал лечение.
Распорядитель почтительно кивнул:
— Будет исполнено.
…
Прошло несколько дней. Цяньский мальчик пошёл на поправку — раны заметно затянулись.
Он назвался коротким именем — Юань. Вновь пришёл поблагодарить. Стоя перед Сяо Цяо, смотрел на неё ясными, сияющими глазами, полными искренней благодарности.
В тот день на рынке он был в лохмотьях, грязный с головы до ног. Сяо Цяо тогда запомнила только одно — удивительно чистый взгляд. А теперь, когда он отмыт, переодет, с чёрными как смоль волосами, свободно ниспадающими на плечи, — она с изумлением обнаружила, насколько он ладно сложен и хорош собой.
У цяньских мужчин был обычай: в память о предках они носили распущенные волосы и повязывали на лбу тонкую ленту. Юань стоял прямо, стройный, словно молодой бамбук. С белоснежной кожей, чёткими чертами… Если бы не синяки на лбу и у виска, он бы напоминал ей А`ди, младшего брата Цяо Цы, каким тот был лет в двенадцать-тринадцать.
От этого сходства сердце Сяо Цяо наполнилось тёплым чувством — то ли жалостью, то ли нежностью. Он казался ей всё ближе, всё роднее.
Однако, чем дольше она смотрела на него, тем меньше верила, что он и та девушка — действительно брат и сестра. Не похоже. И если это не кровное родство — значит, за их историей кроется какая-то тайна.
Но расспрашивать… ей было неловко. И не ко времени.
К тому же, в тот день она выкупила его скорее по наитию, чем по какому-то расчёту. Сяо Цяо и не собиралась ворошить чужие тайны. Улыбнулась и мягко сказала:
— Главное, что ты уже поправляешься. Те, кто пришёл вместе с тобой, — некоторые уже ушли. Когда ты окончательно оправишься, если захочешь уйти — уходи. Я тебя не удержу.
…
В тот вечер Чуньнян сидела с ней в комнате, делая шитьё. Беседа текла неторопливо, без цели — просто чтобы не молчать.
Это был уже десятый вечер с тех пор, как Сяо Цяо прибыла в Цзиньян.
А Вэй Шао всё не возвращался. И от распорядителя — никаких вестей.
Не только Чуньнян начинала волноваться. На самом деле, в глубине души и Сяо Цяо с каждым днём всё отчётливее чувствовала: что-то не так.
Чуньнян скользнула взглядом на Сяо Цяо, которая, склонившись над столом, сосредоточенно рисовала узор для вышивки. Наконец не выдержала:
— Госпожа уже столько дней в Цзиньяне… а когда вернётся господин — до сих пор неизвестно.
Сяо Цяо не ответила.
Чуньнян снова заговорила, уже осторожнее:
— Может, господин просто ещё не знает, что вы прибыли? У госпожи всё равно пока дел нет… почему бы не написать ему письмо?
Сяо Цяо всё так же не отрывала глаз от бумаги, но на губах промелькнула улыбка — чуть насмешливая, почти рассеянная:
— А ты скажи мне, Чуньнян… что мне ему написать?
Чуньнян вспыхнула, но тут же с жаром ответила:
— Да хотя бы… что госпожа скучает.
И в этот самый момент за дверью раздались торопливые шаги. За ними — голос распорядителя:
— Прибыло письмо для госпожи из Сихэ!
Сяо Цяо резко подняла глаза. Кисть в руке остановилась. Всё в ней — затихло, замерло.
Чуньнян поспешно вскочила, подбежала к двери, приняла письмо и, сияя, вернулась:
— Ну надо же! Только заговорили, что госпоже стоит написать господину — а он уже сам написал!
Сяо Цяо взяла письмо — аккуратно запечатанное сургучом, вложенное в тонкий бамбуковый тубус. Открыла, развернула… и, пробежав глазами первую строчку, едва заметно дрогнула ресницами. Взгляд её замер.
Чуньнян ещё стояла в ожидании, всё такая же весёлая, с лёгкой улыбкой. Но, заметив, как переменилось лицо госпожи, как исчезла из него вся мягкость, понемногу и сама потеряла уверенность. В голосе прорезалась тревога:
— Что-то случилось?
…
Письмо было написано не самим Вэй Шао, а Гунсун Яном — его советником, оставшимся с ним в Сихэ.
Три дня назад Вэй Шао собирался выехать обратно в Цзиньян, поручив Гунсун Яну оборону против наместника Лянчжоу — Фэн Чжао. Всё уже было решено.
Но в последний момент он изменил план — захватил с собой лишь небольшой отряд и вместе с Гунсун Яном выехал на разведку. Никто не ждал, что они нарвутся на внезапную засаду…
Тогда Вэй Шао сумел прикрыть Гунсун Яна и вывел его из окружения, но сам — был ранен. Стрела пробила руку сбоку.
Сначала все думали — пустяк, царапина, немного кожи да крови. Сам Вэй Шао отмахнулся, не придал значения.
Но стрела… оказалась отравленной.
К счастью, помощь пришла быстро. Яд не успел проникнуть глубоко, рану сразу обработали. Жизни ничего не угрожает.
Но яд ещё не до конца выведен из тела. Господин хоу сейчас слаб, держится на силах, но всё ещё восстанавливается.
Он категорически не желал, чтобы госпожа узнала. Строго-настрого запретил слать ей вести.
Но Гунсун Ян не мог молчать. Ему было совестно. Он знал, что госпожа уже в Цзиньяне и, не решившись скрывать, тайком написал это письмо.
