Два заместителя, сопровождавшие Гунсун Яна, переглянулись настороженно, их руки уже легли на рукояти мечей.
Но Гунсун Ян лишь немного задумался, а потом твёрдо сказал:
— Уйти — значит отказаться от всего, чего мы почти достигли. Если беда суждена, уклониться от неё не удастся. А раз уж я пришёл с открытым сердцем — должен и встретить то, что ждёт.
Я сам пойду — и посмотрю, что случилось.
Он вышел из шатра и направился к главному лагерю, где находился Юань Ван.
После краткого ожидания его впустили. Но едва он переступил порог, как двое широкоплечих цянцев, стоявших у входа, резко шагнули вперёд, выхватили мечи и скрестили их перед ним, недвусмысленно давая понять: дальше нельзя.
Гунсун Ян поднял глаза и взглянул вперёд — туда, где за пологом едва различался силуэт старого вождя.
Юань Ван сидел, опершись на подушки, расшитые тонкой овечьей шерстью. Лицо — бледнее снега, под глазами — следы недавних слёз.
Рядом стоял незнакомый мужчина с хмурым, насмешливым взглядом, направленным прямо на Гунсун Яна.
Остальные же главы и старейшины племени Бэйхэ смотрели на посланца Вэй Шао с откровенной враждой.
Гунсун Ян удивился перемене настроений, но виду не подал. Он шагнул вперёд, голос ровен, спокоен:
— Я с утра ждал, надеясь услышать добрую весть от уважаемого вождя, но время шло — и весть так и не пришла. Потому решился сам прийти спросить.
При этих словах он спокойно отстранил клинок, направленный в лицо, и добавил:
— Вчерашний наш разговор с вождём был откровенным и чистым, до сих пор стоит у меня перед глазами. Но не пойму, почему же сегодня с рассветом вы встречаете меня холодной сталью?
Он перевёл взгляд на Юань Вана, но тот лишь нахмурился и молчал. Вместо него заговорил один из старейшин — суровый старик с густыми бровями, в голосе которого звенел гнев:
— И вы ещё смеете притворяться?! С первого дня, как вы ступили на нашу землю, я знал — ничего доброго ждать от вас не стоит! Вы, ханьцы, — мастера двойных слов. На языке у вас мёд, а в руке — кинжал! Ну чего с ним цацкаться? Убить — и дело с концом!
В ту же секунду вперёд шагнули несколько вооружённых воинов, грозно вздымая клинки.
Но сопровождавшие Гунсун Яна офицеры тоже вырвали мечи из ножен и встали перед ним, как щит.
— Кто осмелится поднять руку?! — грянул один из них. — Хоть один волос упадёт с головы нашего военного советника — вы навлечёте на себя гнев самого Господина хоу! А кто решится встать против Господина хоу — пусть вспомнит, чем всё обернулось для Чэнь Сяна из Бинчжоу! Спросите себя: вы сильнее него?
Эти слова отрезвили собравшихся. По другую сторону настала мёртвая тишина.
Гунсун Ян перевёл взгляд на лицо Юань Вана — оно стало ещё бледнее, почти пепельным.
Он сделал шаг вперёд, сдержанно, но искренне сказал:
— Уважаемый вождь, скажите откровенно: что произошло? Что вы услышали такого, что за одну ночь изменили своё решение? Я уже говорил: не потому Господин хоу прислал меня, что боится войны. Нет. Он хочет мира — ради покоя на границе, ради блага простого люда. Он стремится загладить несправедливости, допущенные прежними властителями Бинчжоу. Потому и прислал меня — с открытым сердцем, с чистыми намерениями. Я пришёл без обмана — прошу и вас не скрываться за молчанием. Скажите, что гложет вас!
Юань Ван наконец пошевелился. Медленно, с усилием поднялся на ноги и махнул рукой.
Воины с мрачными лицами подчинились: холодные лезвия опустились, клинки снова вернулись в ножны.
Юань Ван заговорил — голос его был хриплым, словно сломленным горем:
— Господин Гунсун… Мой внук… он уже погиб от рук ваших ханьцев! Эта кровь — непростительна. Если я не отомщу за него, как смогу смотреть в глаза предкам? Не вините меня — я не могу иначе! Вы, ханьцы, все из одной породы: обещания даёте легко, но слова свои не держите! Я один — пусть бы и погиб, не беда… Но я не посмею судьбу всего моего рода вновь отдать в руки лживых людей! Я и то был глуп, что вообще пустил вас в наш стан! Хватит. Я не стану вас мучить. Уходите. Хорошие намерения хоу Вэя… пусть он оставит при себе. Народ Бэйхэ не примет их!
Гунсун Ян был потрясён. На краткий миг он замолчал, затем ровно, со всей силой убеждения произнёс:
— Я понимаю, каково вам сейчас, вождь. Горе — неизмеримо. Я должен бы молча склонить голову. Но боюсь, вы стали жертвой обмана… Неужели вам не показалось странным, что весть о гибели вашего внука пришла именно сейчас? Позвольте спросить: кто сообщил вам об этом? Есть ли у вас точные доказательства? Если вы пожелаете — я готов помочь вам, найти правду, воздать по справедливости!
Но Юань Ван уже отвернулся. Лицо его налилось гневом:
— Хватит! Не тратьте слов! Ханьцам веры нет! Моё решение окончательное! Если не уйдёте сейчас — пеняйте на себя!
Казалось, успех был уже в руках — и вот всё рушилось в один миг.
Гунсун Ян понимал: всё дело в этом незнакомом, внезапно появившемся цянце, чьё влияние на Юань Вана, судя по всему, было роковым.
Он не хотел сдаваться, не хотел вот так просто уйти. В голове лихорадочно рождались мысли, он колебался, и вдруг снаружи послышались торопливые шаги. За ними — крик, пронёсшийся от входа в стан до самого шатра:
— Вождь! Молодой хозяин вернулся! Он жив! Молодой хозяин вернулся!
Гунсун Ян обернулся. Вдалеке он увидел стройного юношу с тонкими чертами лица — в одежде ханьского покроя, окружённого радостной толпой.
Юноша быстро приближался. Рядом с ним шагал… ханьский военный.
Гунсун Ян глядел пристальнее — и не поверил глазам. Это был генерал Цзя Сы!
Он был ошеломлён.
Если этот юноша и впрямь тот самый внук Юань Вана, о гибели которого шла речь — тогда появление его сейчас было настоящим чудом.
А значит, надежда ещё жива.
Но… как вышло, что Цзя Сы сопровождает его? Что случилось? Как всё обернулось?
Гунсун Ян стоял, не в силах вымолвить ни слова, — в душе бурей бушевали удивление и догадки.
А в это время Юань Ван, словно громом поражённый, издал протяжный вздох, а затем, не веря собственным глазам, с искажённым от счастья лицом бросился вперёд.
Он распахнул объятия, стиснул подбежавшего юношу так крепко, словно боялся, что тот исчезнет, как мираж.
А затем заплакал — по-мужски, по-старчески, навзрыд, не стесняясь ни людей, ни своего положения.
Вокруг взорвалась радость. Люди племени Бэйхэ вскинули руки к небу, закричали от счастья.
Некоторые упали на колени и благодарили духов.
Когда волнение немного улеглось, юноша что-то сказал на ухо своему деду.
Юань Ван отпустил внука, резко повернулся к Гунсуну Яну, и, не медля ни мгновения, впал в глубокий поклон.
Седой вождь, ещё недавно исполненный упрёка, говорил уже совсем другим голосом:
— Господин Гунсун, простите мне моё неразумие! Я был ослеплён горем…
— Я узнал: супруга хоу Вэя спасла моего внука! Это — великая добродетель, это — жизнь, дарованная вновь!
Он выпрямился и произнёс твёрдо, с достоинством:
— Отныне я, Юань Ван, принимаю предложение хоу Вэя!
— Мы, племя Бэйхэ, с этого дня — в союзе с ним. Клянусь кровью, клянусь перед людьми и богами: если нарушу присягу — пусть кара настигнет меня и весь мой род!
