— Отпустите её.
Когда Су Эхуан уже почти пересекла порог, волочимая стражей, Вэй Шао вдруг заговорил.
В его голосе больше не было ни гнева, ни ярости — только холод. В глазах застыла ледяная решимость.
Су Эхуан, с растрёпанными волосами, в разорванной одежде, вся в слезах, бессильно осела у двери. Её вид был жалок и унижен. Та самая рука, которую она всегда так тщательно холила — гладкая, словно выточенная из белоснежного нефрита — теперь вцепилась в порог с отчаянием умирающего. Под тонкой кожей резко проступали синие вены, точно паутина.
— Чжуньлин! — вскрикнула она. — Этот мой племянник… ещё на Сборе Лули в прошлом году повёл себя низко и постыдно, я тогда строго его отчитала — он затаил злобу. А потом, когда я приказала ему убить ту самую госпожу из рода Ли, он поддался её соблазну. Они сошлись, и он не захотел исполнять приказ. Я принудила его — только тогда, скрепя сердце, он исполнил его. С тех пор он наверняка ещё сильнее возненавидел меня.
— А совсем недавно… я узнала, что одна из моих служанок закрутила с ним интригу. Она, обнаглев, начала меня презирать, за спиной проклинала. Я… я вспылила. Наказала её слишком сурово. Она погибла. И в тот момент я уже видела, как он смотрит на меня с ненавистью!
Голос её срывался от напряжения, лицо дрожало.
— Я не знаю, откуда ты, Чжуньлин, услышал о том, что будто бы я замышляла зло против твоей бабушки… Но если ты схватил Су Синя и допросил — он, чтобы выгородить себя, и к тому же исполненный злобы ко мне, наверняка просто поддакивал тебе… и свалил всю вину на меня! Это… это чудовищная несправедливость!
Вэй Шао смотрел на неё молча. Ни словом не ответил.
Су Эхуан с приоткрытым ртом тяжело дышала, как рыба, выброшенная в пересохшее русло. Грудь её быстро и резко вздымалась — сердце колотилось, но в голове, несмотря на лихорадочное дыхание, уже вовсю работала мысль.
Она знала: именно в такой момент нельзя, нельзя позволить себе дрогнуть. Стоит лишь на миг показать страх — и падение будет окончательным.
Я этого не делала! — кричала она внутри себя. Это не я! Это всё не имеет ко мне никакого отношения!
Она повторяла это снова и снова — как мантру, как заклинание. И, словно действительно начала верить в это, в её теле снова ожила сила. Ускользающая энергия вернулась, а с ней — холодный контроль.
— Да, госпожа из рода Ли, та, что жила в Юйяне, — я действительно приказала Су Синю убить её. Это я не отрицаю. Знаешь почему? Потому что я ненавидела её до глубины костей!
— Когда-то она тоже жила в Лояне. В те времена мы были близки — я считала её подругой, почти сестрой. Мы делились всем. Я доверяла ей. А она… она за моей спиной спала с моим мужем, с Лю Ли! Я узнала — и пошла к ней, требовать объяснений. А она… она осмеяла меня, унизила! После этого я порвала с ней всяческие отношения. Но, как оказалось, даже это её не остановило — она продолжала тайно встречаться с Лю Ли. Я… я пыталась закрыть на это глаза, делать вид, что ничего не вижу…
Голос Су Эхуан надломился — то ли от гнева, то ли от боли:
— Но то, что случилось дальше… эта мерзавка ради утех стала подмешивать ему в еду снадобье, вызывающее похоть. Оно возбуждало — но медленно разъедало плоть, истощало кости. Когда я поняла, что происходит, было уже поздно: яд проник слишком глубоко. Лекарства не помогали. И он… он умер. Умер у меня на руках.
— Я лишилась мужа! Как я могла её простить?
— А перед самой смертью Лю Ли клялся, что всё понял слишком поздно… И велел мне — велел мне! — убить её, чтобы она заплатила за всё.
— Я… я просто исполнила последнюю волю умершего супруга!
Выпалив всё на одном дыхании, Су Эхуан с трудом сглотнула — горло пересохло от напряжения, во рту стало вязко и горько. Она постаралась хоть немного смочить пересохшие губы, подняла глаза — и наткнулась на взгляд Вэй Шао.
Он смотрел на неё всё с тем же ледяным спокойствием, в глазах — ни малейшей дрожи, ни проблеска эмоций.
Су Эхуан затаила дыхание.
— Да, я убила ту женщину, — проговорила она уже сдержаннее. — Но между мной и той шлюхой всё на этом и закончилось! Что ты там говоришь о её связях с тётушкой Цзян … о яде… о заговоре против бабушки… Я… Я ничего об этом не знала! Ни слова! Чжуньлин, прошу тебя, умоляю — не верь словам одного человека!
Она бросила тяжёлый, презрительный взгляд на лежащего у её ног Су Синя.
— Да, он мой племянник. Но низок по натуре, лжив и коварен. Раньше я этого не видела, но с тех пор как взяла его к себе, стала всё яснее понимать, что за человек он есть. Ему лишь бы спасти свою шкуру — он готов говорить всё, что угодно. Он и клевещет сейчас… потому что знает, что тебе, Чжуньлин, нужны ответы. Он просто прицепился к твоим словам — и возложил всю вину на меня.
Су Синь пришёл в себя от боли. Он лежал на полу, делая вид, что потерял сознание, не смея даже шелохнуться. Но в тот момент, когда до его слуха донеслись слова Су Эхуан — её холодная, презрительная речь, унижающая его — что-то внутри него сорвалось.
Всё его тело горело от боли, будто каждую кость в нём поочерёдно переломали на плахе. В памяти ещё пульсировала жестокость удара, который обрушил на него Вэй Шао — от одного воспоминания по телу пробежала дрожь.
Он больше не мог притворяться.
С хрипом, с трудом выдавливая слова, он поднял голову:
— Господин… я не клеветал… Может, она мне и не говорила прямо, но я… я всё видел. Она всем сердцем… мечтает выйти за тебя замуж… и ненавидит старую госпожу — за то, что та её не признаёт…
Су Эхуан от ярости стиснула зубы так, что едва не скрипнули. Внутри всё кипело от ненависти. Она кляла себя — как она могла так ошибиться? Как могла дать этому ничтожеству, ни на что не способному, ни в чём не надёжному, место рядом с собой?
А ведь… ещё совсем недавно, глядя в зеркало, когда сердце её замирало от тревоги, она в который раз подумывала: а не убрать ли его совсем?
Он знал слишком много.
Он стал обузой, а не союзником.
Он был её слабым местом — и риском, который с каждым днём становился всё более явным.
Мысль об этом всплывала в ней уже не раз.
Но… каждый раз она колебалась.
И не решалась.
И вот в этот момент она наконец по-настоящему пожалела.
Пожалела, что не убрала этого племянника раньше.
Он же сам не понимает, — металась мысль. — Пока жива я — у него ещё может быть путь, ещё может быть шанс. А теперь?..
Всё, что происходило, было расплатой за её нерешительность. За то, что сердце оказалось недостаточно жёстким. За то, что всё ещё надеялась — и не ударила первой.
И теперь — оказалась в ловушке.
