Сяо Цяо чуть приподняла лицо и, отрешённо прищурившись, следила за птицей, что прыгала по ветке за окном. Легкая, почти бесшумная — как сама утренняя прохлада.
Позади, на постели, Вэй Шао в полудрёме нащупал рукой пустоту.
Её не было рядом.
Он едва заметно нахмурился, веки дрогнули — и вдруг резко распахнулись. Он сел с постели, рывком, с тем напряжением, что приходит, когда просыпаешься не один — но засыпаешь вдвоём.
Край одеяла, которое Сяо Цяо не успела аккуратно подоткнуть, соскользнул с его плеча, скатился по обнажённой груди и сбился у живота, оголив рельефные очертания пресса.
Он откинул одеяло, уже собираясь встать — как вдруг увидел её.
Она стояла у окна, спиной к нему, лёгкая фигура, окутанная мягким светом и утренним молчанием. Остановился.
Не пошёл.
Сяо Цяо повернула голову. Их взгляды встретились.
Ни один из них не улыбнулся.
— Иди сюда, — сказал он тихо.
Вэй Шао смотрел на неё. Его голос прозвучал хрипловато, с лёгкой хрипотцой, словно в нём ещё звучало эхо ночных шепотов:
— Мне было хорошо прошлой ночью. А тебе?
Он поднял глаза — в них всё ещё тлели следы усталости и страсти, мелкие красные прожилки на белках, как незажившие нити, но сам взгляд был спокойным. Тёплым. Почти уязвимым.
Сяо Цяо закрыла окно и подошла ближе.
Он взял её за руку и, едва потянув, притянул к себе.
Она упала в его объятия, мягко, как будто, так и было задумано — принадлежать этой груди, этим рукам.
— Правда ведь? — он снова посмотрел на неё сверху вниз, ловя её взгляд.
Она откинулась к его плечу и, задрав голову, встретила его глаза. Он смотрел пристально, будто пытался не только услышать, но увидеть ответ внутри неё. Она чуть приоткрыла губы, чтобы сказать…
Но он, как будто передумав, склонился и поцеловал её. Нежно. Настойчиво. Заставляя её замолчать губами.
…
Уже под полдень дверь их комнаты наконец распахнулась.
Одежда, которую Вэй Шао оставил прошлой ночью на полу, была заботливо высушена и выглажена Чуньнян. Она тихо вошла и сложила всё на деревянный сундук, не глядя по сторонам.
Вэй Шао и Сяо Цяо поднялись, позавтракали наспех, почти без слов — и, не задерживаясь, покинули постоялый двор.
Они возвращались в Синьду.
Вэй Шао попросил Сяо Цяо подождать его ещё несколько дней.
Он должен был сперва принять посланника от хоу — Го Цюаня.
А после этого… он поедет с ней в Юйян.
В этот раз — вместе.
…
А тем временем, в Лояне, всё происходящее всё меньше напоминало прежний порядок.
Синь Сюнь, уже не просто канцлер, но и признанный «отцом-премьером» молодого императора Лю Туна, правил словно государь.
Дворцовые залы стали для него лишь условностью: он входил и выходил так, как если бы это был его личный дом. Указы он не ждал — издавал. Министров не приглашал — приказывал явиться. Трое высших сановников из главных ведомств, склонялись перед ним как перед господином.
А потом — он и вовсе перестал появляться в дворце.
Теперь всё обсуждалось в Ляньхуа-тай — Лотосовой башне.
Так заговорили в городе:
«В Лояне ныне два двора: один — в Зале Тысячелетнего Великолепия, другой — у лотоса на востоке».
Лотосовая башня — жемчужина поместья, которое Синь Сюнь возвёл в восточном пределе столицы. Роскошные чертоги, искусные колонны из резного нефрита, золотые узоры, в каждом углу — отражение власти и богатства.
В центре сада раскинулось озеро, а на воде — башня, легкая, как лепесток. Ступени выложены белым камнем, инкрустированы золотыми нитями. В ней — и золото, и редкости, и… женщины. Как в малом — целый дворец, отражение его прихотей и вседозволенности.
Среди этих женщин — та, о ком в Лояне говорили уже много лет: госпожа Юйлоу.
Су Эхуан — госпожа Су, вошедшая в этот город более десяти лет назад, стала его легендой.
Синь Сюнь ещё в ту пору, когда служил наместником за пределами столицы, слышал о ней. Сначала — о красоте. Потом — о судьбе.
О её лице, которое сияло, как осенний лунный свет.
И о том, что звёзды над ней несут не любовь — а рок.
Когда Синь Сюнь, командуя армией, вошёл в Лоян, очистил столицу от врагов и утвердил новый порядок — первым делом он потребовал устроить дворцовый пир.
Именно на том пиру он впервые увидел Су Эхуан.
Тогда она ещё носила официальный титул — супруга левого гуна Фенъи. Уважения к ней было достаточно, чтобы склонялись и молодые сановники, и придворные старцы. Но у Синь Сюня в глазах уже не было ни уважения, ни интереса к титулу.
Он захотел её.
Сначала он действовал незаметно. Медленно, но уверенно, используя скрытые намёки, взгляды, доверенных слуг и случайные встречи в коридорах. Он был словно хищник, который ищет путь в сад, защищённый высокими стенами и острыми шипами.
Су Эхуан — не могла этого не заметить. Она была женщиной умной, слишком умной.
Она знала мужчин. Их желания. Их терпения и нетерпения.
За всю свою жизнь она никогда не проигрывала ни одному мужчине.
Точнее — почти ни одному.
Кроме Вэй Шао.
Но это — совсем другая история.
Она быстро поняла: Синь Сюнь, несмотря на свой титул и всевластие, был не исключением. Его интерес к ней был не просто плотским — он был одержим. И это, как ни странно, ей польстило. Заставило сердце дрогнуть — не от чувства, а от удовлетворения: ещё один великий пал в поклон перед её образом.
Но — она не собиралась позволить ему победить.
Женщина, которую мужчина получает слишком легко, — ничто. Ни в чём. Ни в сердце, ни в памяти.
А Синь Сюнь, несмотря на всю свою власть, всё ещё только что пришёл в Лоян. Всё ещё был чужаком.
Су Эхуан была из императорского рода. Пусть династия и увядала — но, если она не пожелает, он не сможет ворваться в дом левого гуна Фенъи и забрать её силой.
Он знал это.
Она знала, что он знает.
И именно в этом равновесии — в тонком танце между властью и отстранённой прелестью — она держала его на крючке.
