Она закрыла глаза. Потом вновь открыла их, глядя прямо перед собой.
— Именно с этим — с таким сном, будто пережитым в прошлой жизни, я и вышла за вас.
После свадьбы я жила, словно на краю лезвия: шаг в сторону — и всё рухнет.
Постепенно между нами словно начало оттаивать — и всё же… как бы вы ни были добры ко мне, в каждом вашем слове, в каждом поступке я ощущала тяжесть. Словно жизнь и смерть моей семьи, их судьба, счастье или погибель — всё зависело лишь от вашего настроения, от одного лишь вашего каприза. А над всем этим — тень того пророческого сна, от которого я не могла избавиться…
— В такой ситуации я только и могла, что надеяться — пусть моя семья станет сильнее. Не для того, чтобы восстать против вас, нет. А на случай… если однажды чувства между нами иссякнут, и мы уже не сможем прятаться в хрупком мире — чтобы они могли защитить себя. Пусть даже это будет, как стрекоза, пытающаяся остановить колесницу, — всё лучше, чем смиренно ждать гибели, как в том кошмаре.
Вэй Шао сначала не смотрел на неё.
Но постепенно его взгляд всё же остановился на её лице.
Он впился в неё глазами. В зрачках — мрачная тень, меж бровей пролегла складка.
— Всё, чего я хотела, — это покоя, — тихо проговорила Сяо Цяо. — Сегодня между нами дошло до этой точки. Вы вините меня в хитросплетениях и умыслах — и, возможно, не зря. Но, супруг мой, в тех обстоятельствах — как мы могли говорить о доверии? Без откровенности нет веры, а без веры… как я могла без страха отдать вам — вам одному — не только себя, но и жизни моей семьи?
— Даже сейчас… даже сейчас я не считаю, что тогда ошибалась.
Просто я не могла предугадать, что однажды вы — вы, Вэй Шао — сделаете шаг назад ради меня, уступите, даруете то обещание, которого я так жаждала.
Теперь вы ненавидите меня — и я понимаю: это естественно.
— Я и правда предала вас. Предала ту чистую, пылающую искренность, с которой вы тогда гнались за мной до той почтовой станции за городом Синьду…
Сказав это, она почувствовала, как внутри сжалось. В груди поднялось тяжёлое напряжение — и вместе с волной захлестнувших чувств в молочной плоти под дудоу словно рвануло что-то: молоко хлынуло с болью, грудь налилась нестерпимо, пульсируя от боли и стыда.
Она повернулась боком, грудь незаметно вздымалась под лёгкой тканью платья. Глубоко вздохнула — долгий, с натугой выдохнутый воздух словно вырвался из самых глубин её напряжённого тела. Её плечи опустились, как будто вместе с этим дыханием с неё слетело что-то тяжёлое. Несколько мгновений она просто стояла, давая себе утихнуть.
— Я пришла, чтобы попросить прощения, — сказала она, голос её был хрипловат, но ясный. — За то, что тогда вы отдали мне своё сердце, а я… не смогла отдать своё в ответ.
— Если прежде я жила под вашей крышей как чужая, как дочь рода Цяо… то с этого дня я — ваша жена. Мать нашей дочери. Мать Фэйфэй.
Слова прозвучали — и растворились в тишине.
Ветерок, тёплый и влажный, прошёлся сквозь деревья, пошевелил подол её одежды, пронёс в воздухе сладковатый, густой запах цветущего алангова. Бледно-жёлтые лепестки сорвались с ветвей и начали медленно опадать. Один, чуть влажный, прилип к её тёплому лбу, другие — опустились на тёмные пряди, притаились между волосами. Один коснулся его плеча, и, словно желая раствориться, замер там, не сдвинувшись.
Она стояла напротив него, близко. Между ними чувствовалось нечто — тяжесть невыраженного, горячее дыхание, напряжение в телах. Её пальцы непроизвольно сжались в складках одежды.
А он… не двигался. Даже не моргнул. Только смотрел.
— Фэйфэй почти три месяца… Она такая милая, такая трогательная, что сердце сжимается, — тихо сказала Сяо Цяо. — Я думаю о ней каждый день, каждую ночь. Я отправляюсь в путь. Возвращаюсь в Юйян.
Она вдруг сказала это — спокойно, но слишком резко, как будто отрезала. Лёгкий кивок — и она повернулась.
Её лицо, всё ещё бледное, словно истончившееся от бессонных ночей и боли, на миг озарилось слабой улыбкой. Но даже эта улыбка не смогла скрыть её изнеможения. Она отвернулась — стремительно, будто боялась, что дрогнет, если задержится хоть на мгновение.
Вэй Шао, словно только сейчас пришедший в себя, застыл, глядя на стройную фигуру в небесно-синем, быстро удаляющуюся по мощённой дворцовой дорожке.
Она шла всё быстрее. Лёгкие, но напряжённые шаги — почти бег. Полы одежды трепетали на ветру, каблучки постукивали по камню, всё тише и тише.
И вот — в один миг, как будто он моргнул — она исчезла.
Растворилась за поворотом дворцовой стены.
Осталась только пустота, где ещё мгновение назад была она. И аромат алангова, всё ещё висящий в неподвижном воздухе.
Повозка всё ещё ждала у главных ворот дворца — у Чжуэцюэ-мэнь.
Сяо Цяо, в сопровождении Чуньнян, покинула Лоян тихо и незаметно — так же, как когда-то прибыла.
В самом начале шестого месяца она благополучно добралась до Юйяна.
Как только переступила порог дома, даже не сняв как следует усталости с дороги, она поспешно переоделась, плеснула в лицо холодной водой, вымыла руки — и сразу направилась в северный флигель.
Прошло больше месяца…
Фэйфэй, казалось, подросла — её круглые, ясные глазки были широко распахнуты. Она уставилась на Сяо Цяо, будто в первый раз её видела, и не узнала.
— Маленькая госпожа, это же мама! Мама вернулась! — засуетилась кормилица, тревожно восклицая, наклоняясь к ребёнку.
Но Фэйфэй всё так же глядела в лицо Сяо Цяо — с недоумением и осторожностью.
Сяо Цяо медленно протянула руку — крохотная ладошка в тот же миг поймала её пальцы. Сжала крепко, будто боясь, что отпустят.
Маленькая ручка была на удивление сильной.
Кожа к коже.
Мать и дочь.
Живое прикосновение.
— Фэйфэй… — прошептала Сяо Цяо, голос дрогнул.
Сяо Цяо не сводила глаз с нежных, пухленьких щёк своей дочери, нежно окликнула её по имени.
Фэйфэй мгновенно узнала голос — тёплый, мягкий, знакомый до глубины души, каким могла звать только мать. Девочка тут же оживилась, забавно лепетнула, замахала ручками и потянулась к Сяо Цяо второй рукой. На крошечном запястье звякнул старинный серебряный браслет с выгравированным узором счастья — тонкий звон прозвучал, как капелька радости.
Сяо Цяо немедленно прижала дочь к себе. Маленькое тельце уютно устроилось у неё в объятиях, а слабый, едва уловимый аромат молока, исходящий от кожи ребёнка, заставил сердце женщины трепетать.
Все усталость и боль — как рукой сняло. Душу захлестнуло нежное, безмерное сострадание и тихая, острая вина.
После родов у Сяо Цяо было много молока — оно было густым и сладким на вкус. Фэйфэй, казалось, особенно любила именно материнскую грудь, и, хотя госпожа Сюй заранее подготовила двух кормилиц, с самого начала её вскармливала сама Сяо Цяо.
Даже покидая дом, она не решилась резко отлучить дочь от груди. По совету Чуньнян она каждый день сцеживала молоко по расписанию, чтобы не допустить застоя и внезапного прекращения лактации.
И вот теперь, когда девочка вновь оказалась у неё на руках, тело откликнулось само — молоко вновь пошло.
Фэйфэй словно почувствовала родной, едва уловимый запах матери — и сразу потянулась к груди, уткнувшись в материнскую грудь личиком.
Сяо Цяо взяла тёплое полотенце, расстегнула одежду и бережно протёрла кожу, после чего приложила дочь к груди.
Фэйфэй стиснула крошечными пухлыми пальчиками её одежду, зажмурила глаза и с жадностью начала сосать, издавая глотки, звучавшие отчётливо и жадно. Насытившись, она уткнулась в грудь и заснула прямо в маминых объятиях.
