Дела внутреннего двора порядком действовали Вэй Шао на нервы.
Не то чтобы он не умел справляться с подобным. Но вся беда заключалась в том, что к собственной матери, даже после вчерашнего — даже после такого — он всё равно не мог применить ту беспощадную, решительную манеру, что давно стала для него привычной.
Если бы кто-то потребовал назвать женщин, к которым он не способен быть жестоким, он бы долго думать не стал. Таких было не больше трёх.
Первая — разумеется, его бабушка.
Вторая — мать, госпожа Чжу.
А третья…
Он тут же отогнал от себя лицо из прошлого. Вспыхнуло — и тут же исчезло.
Нет. Не стоит. Не сейчас.
И впрочем, думать о доме у него больше не было ни времени, ни сил.
На северной границе давно не случалось ничего подобного последнему набегу на Шангу — такой масштабной атаки со стороны хунну.
Прошло уже несколько лет с тех пор, как Шаньюй, их вождь, потерпел несколько тяжёлых поражений. Последний раз — особенно тяжкий. Тогда Вэй Шао лично вёл погоню за их отрядами и загнал их в самое сердце: вглубь земель на тысячу ли, вплоть до Западной ставки, одной из четырёх коронных ставок Хунну.
Ставка была разгромлена, и враги вынуждены были её покинуть.
С тех пор хунну больше не осмеливались так нагло спускаться к южной границе, и область Ючжоу, которую он охранял, обрела относительное спокойствие.
По донесениям, которые поступали одно за другим от тайных наблюдателей, становилось ясно: старый Шаньюй Йемо стремительно сдаёт. И теперь, главная буря в царстве хуннов разгорается вокруг его наследства.
Принц Туци, левый старейшина наставник Увэй — его родной сын, официальный наследник титула Шаньюя. Но, несмотря на происхождение, он так и не снискал всеобщей любви своего народа.
Куда больше симпатий, особенно среди воинов, вызывал дядя принца — лу-гуту Ричжи.
В хуннском кочевом дворе шёл глухой, но ощутимый раскол: всё больше знатных и влиятельных — будь то члены совета старейшин, Левые и Правые гунли-ваны, главные военачальники или потомки прославленных родов — втайне или открыто начинали склоняться на сторону лу-гуту.
Противостояние обострялось.
Вэй Шао уже точно знал, что отряд, напавший на Шангу, принадлежал Увэю.
Выбрав для атаки день рождения старшей госпожи Сюй, он преследовал сразу несколько целей: показать свою силу перед кланом, бросить вызов вану Ричжи, но главное — отомстить лично ему, Вэй Шао, за прошлое унижение.
Тогда, много лет назад, именно Вэй Шао разгромил его в бою за контроль над ханской ставкой. Это поражение стоило Увэю влияния и открыто дало лу-гуту шанс вырасти в масштабную фигуру.
Теперь Увэй хотел взять реванш — кровью и огнём.
Эта стычка с хунну вновь напомнила Вэй Шао: успокаиваться пока рано.
В последние годы, пользуясь относительным затишьем на границе, он сосредоточился на кампаниях по объединению Северных земель. Но теперь…
Теперь приходилось снова смотреть на север — и сжимать поводья крепче.
Объединить север — безусловно, дело первостепенное. Но охрана рубежей, оборона от хунну — вот на чём держалась сила рода Вэй, передававшаяся сквозь поколения, вот за что держится народ, куда обращены его надежды.
Отец и дед посвятили этому всю свою жизнь. И теперь, когда знамя перешло в его руки, он не имел права уронить его. Пусть даже придётся отложить — или вовсе отбросить мечту о господстве над Центральной равниной, — выбора у него не было.
С самого утра, едва выйдя за порог, Вэй Шао погрузился в дела. Из восточных и западных рубежей, из Лючэна, Байтаня, Байдэна, Маи, Сангана — десятка ключевых пограничных крепостей, где стояли гарнизоны против хунну, — одно за другим в столичное управление стали поступать донесения.
Он советовался с командирами, обсуждал усиление охраны, расстановку сил, перераспределение частей. Лишь к вечеру закончив работу с рапортами и письменами, отправился в объезд военных лагерей за городской стеной. Вернулся он, когда не только стемнело — ночь уже вошла в свои права.
Хотя мог бы закончить всё куда раньше. И вернуться тоже.
Но он настоял — объехал каждое укрепление за пределами города, даже самое дальнее, самое малое, пока не вышел, наконец, из последних лагерных ворот. И лишь тогда, при свете луны, повернул коня обратно.
Когда он вернулся, было уже очень поздно.
Спутники — Ли Дянь, Чжан Цзянь и другие — были уверены, что хоу столь рьяно берётся за дело из-за недавнего инцидента в Шангу. Всё это они вполне могли бы сделать сами, вместо него.
И всё же Вэй Шао действительно делал это из-за Шангу.
Но лишь он один знал — причина была не только в тревогах за Шангу. В глубине сердца он понимал: всё это — ещё и из-за неё. Из-за той, что ждала его дома.
Днём, занятый донесениями, распоряжениями, военными картами, он не имел ни малейшей возможности вспомнить о том, что произошло накануне. Но теперь, когда оставалось лишь вернуться домой, внутри начинало подниматься странное, смутное беспокойство. Он и сам не знал, как снова взглянет ей в глаза.
Он вспоминал… её дыхание, прерывистое и горячее, как пар над отваром благовоний… как тонкая испарина покрыла её спину под его ладонью. Вспоминал, как она, прикусывая губу, жаловалась, что у неё уже болит рука, а он всё не отпускал её — и в голосе её звучали нотки слёз: капризные, как у ребёнка, но всё же искренние.
Он ещё не успел сойти с коня, а внизу уже разлилось горячее, будто и вправду снова принял вчерашнее материнское снадобье — то самое, что звалось Бессмертным зельем царицы Запада.
Именно потому он и не хотел возвращаться сразу. Не хотел встречаться с ней лицом к лицу так скоро.
Всё, что произошло ночью, случилось слишком внезапно.
Хоть это и не было чем-то предосудительным. Она его жена. Он — мужчина с плотью и кровью. И если в ту ночь, едва сдерживая себя, он остановился всего на миг, чтобы не причинить ей боль — то и сам до сих пор не знал, почему. Мысли в голове тогда сбивались, желания вели его за собой. А потом… потом всё повторилось — вновь и вновь.
