Он подошёл к постели, опёрся одним коленом, и в следующее мгновение схватил Сяо Цяо за лодыжку, будто цыплёнка, подтянул к себе, прижал всем телом. Его грудь была горячей, влажной, словно камень, только что вынутый из пара. Он навалился, и из его горла вырвался низкий, протяжный выдох — будто он всю дорогу сдерживал себя, а теперь, наконец, позволил страсти выплеснуться.
Но голос у двери прозвучал вновь, настойчиво:
— Господин Гунсун пришёл. Говорит, дело неотложное.
— Иди! Иди же! — Сяо Цяо запыхавшись вытолкнула слова, будто хваталась за спасение. Она чувствовала, как её тело охватывает дрожь — не только от его тяжести, но и от странного переплетения страха и возбуждения.
Вэй Шао резко обернулся к двери, затем снова уставился на неё. В глазах — огонь и досада. Он явно колебался, но спустя несколько долгих мгновений всё же откинулся в сторону, разочарованно сполз с постели и встал.
Мышцы его спины перекатывались под кожей, когда он молча шагал к одежде, а с бедра ещё капала вода, оставляя тёмные пятна на полу.
— Подойди и помоги мне одеться.
Сяо Цяо быстро вскочила, наспех поправляя одежду, которую он минуту назад совершенно растрепал. С лица ещё не сошла краска, на коже горели следы прикосновений. Она достала из шкафа чистый комплект — тот, что заранее приготовила на случай возвращения мужа, — и подала ему, стараясь ловко обойти его руки, которые всё ещё пытались скользнуть к её бедру или талии.
Но, в конце концов, она справилась: подала пояс, расправила складки одежды, аккуратно завязала узлы.
Он снова стал тем, кем был на людях — величественным, собранным, до раздражения красивым. Лицо чистое, одежда безукоризненна, взгляд — твёрдый.
Прежде чем уйти, он вдруг наклонился к ней, и как бы в наказание — за её сопротивление, за её «не сейчас» — щипнул её за щёку. Слишком сильно. Но голос его был почти ласковым:
— Жди. Когда вернусь — чтоб больше ни «нет», ни «подожди».
…
Вэй Шао поспешно вошёл в переднюю залу. Подол одежды поднялся от быстрого шага, он опустился на сиденье, всё ещё дыша с жаром, не столько от спешки — сколько от прерванного желания.
— Господин Гунсун, что-то срочное?
Гунсун Ян уже ждал. Молча подал свиток из жёлтой шёлковой бумаги.
— Письмо из Лояна? Что за дело?
Старый советник коротко вздохнул:
— Младший император внезапно скончался. Синь Сюнь провозгласил наследником семилетнего сына принца Вэньси, переименовал эру из «Кан» в «Тайань», сам назначил себя регентом и верховным главнокомандующим. А теперь разосланы указы: все удельные правители хоу обязаны прибыть в Лоян — присягнуть новому императору.
Вэй Шао вскинул брови и развернул шёлковый свиток. Внимание его, минуту назад прикованное к влажной коже Сяо Цяо, теперь хищно впилось в буквы на жёлтом полотне — началась новая партия в большой политической игре.
— Полмесяца назад, — медленно начал Гунсун Ян, — при дворе зреет заговор. Придворный чтец Го Син и советник Цуй Цзин, возмущённые тем, как Синь Сюнь беспредельно хозяйничает при дворе, вступили в тайный сговор с начальником стражи Южного дворца Чжоу Чжуем.
Он на мгновение замолчал, потом продолжил, понизив голос:
— Они решили избавиться от него. Сговорились, подстроив ловушку: от имени юного императора вызвали Синь Сюня во дворец под предлогом обсуждения его якобы скорого возведения в титул «отца государства». Позади шатра устроили засаду, пряча людей с секирами. Когда Синь Сюнь вошёл, по условному знаку его должны были убить.
Вэй Шао слегка склонил голову. Гунсунь Ян продолжал:
— Императору уже пятнадцать лет. Он с детства был в руках Синь Сюня, подавляем, унижен, и, хотя внешне покорен, внутри кипел. Его уговаривали, он согласился. План был готов. Но когда Синь Сюнь вошёл — молодой император испугался. Лицо выдало страх. Синь Сюнь понял, что его хотят предать. Развернулся и бросился прочь, на ходу крича. Засада вскрылась. Те, кто должен был убивать, были перебиты его личной охраной.
Он выдержал тяжёлую паузу.
— Синь Сюнь выжил. И не простил. Уже в тот же день арестовал Го Сина, Цуй Цзина и всех их домочадцев. Их казнили на рынке, головы выставили напоказ. А спустя несколько дней — юный император скоропостижно умер от «болезни».
Вэй Шао молча провёл рукой по подбородку.
— Синь Сюнь объявил новым императором семилетнего сына принца Вэньси — Лю Цюаня. Сам стал регентом. И ныне требует, чтобы все удельные правители прибыли в Лоян — принести присягу.
Гунсун Ян слегка подался вперёд:
— Что скажете, господин?
— Господин, разумеется, не должен ехать, — спокойно ответил Гунсун Ян. — Сошлитесь на болезнь и отклоните приглашение. После взятия Цзиньяна, несмотря на прирост войска, в нём много случайных людей — потребуется время, чтобы их приучить к порядку. А после великого сражения, по всем законам, следует время отдыха — дать воинам перевести дух, подчинённым утвердиться, землям — подчиниться.
Он выдержал паузу, подал голос чуть ниже:
— К тому же, я слышал: из Цинчжоу и Гуанпина уже выступили войска под предводительством Юань Чжэ и Лю Кая. Они идут на Лоян под лозунгом «верности престолу» — против Синь Сюня. Господин может воспользоваться моментом: отсидеться, позволив им рвать друг друга, как псы.
Вэй Шао, только недавно подчинивший север и покоривший Цзиньян, отлично знал, что Синь Сюнь не допустит его укрепления. В ином случае он непременно бы вмешался. Но теперь, увязший в борьбе с другими мятежниками, тот был вынужден отступить — и это давало передышку.
— Всё верно, — с ленивой усмешкой протянул Вэй Шао. — Пусть будет так. Поболею немного… а потом посмотрим, чем всё это кончится.
Он швырнул свиток из жёлтого шёлка обратно на стол, словно то была не императорская грамота, а просто ненужная тряпка.
На губах заиграла усмешка. В глазах — огонь, холодный и расчётливый.
Как только Вэй Шао вышел за порог, дела — будто лавина — обрушились одно за другим. Он даже не успел перевести дух. К вечеру весь его день уже был разбит на приёмы, распоряжения, обсуждения и наконец — праздничные пиры: и в Вэйском поместье, и в четырёх военных лагерях у ворот города, на всех сторонах света — восток, юг, запад, север.
Он не мог отказаться. Приходилось поднимать чашу, принимать поклон, пить, говорить, смеяться — утомительная мишура, обязательная для победителя.
Лишь поздней ночью он, наконец, вырвался и вернулся в западное крыло особняка.
На улице уже сгустилась густая чернильная тьма.
