Вэй Янь покинул Юйян в тот же вечер.
Он родился здесь, вырос здесь. Двадцать восемь лет прожил в этих стенах, а теперь уходил — один, верхом.
Он в одиночку дошёл до северной части города, остановился перед медными вратами рода Вэй, украшенными парой бронзовых львов. Повернувшись к воротам лицом, он опустился на колени и трижды ударился лбом о землю. Затем поднялся — и ушёл.
Ночь понемногу опускалась на город.
Вэй Янь, ведя поводья, шагал по улицам Юйяна.
По обе стороны улицы спешили домой горожане, поглощённые заботами дня.
Из-за приоткрытой двери одного дома доносился голос женщины, звавшей ребёнка к ужину.
Мальчику было лет четыре-пять. Он сидел у порога, возился с камешками. Услышав голос матери, вскочил, опустил голову и бросился в дом — и прямо налетел на Вэй Яня. Столкновение отбросило его на землю, он шлёпнулся на задницу и уже собрался было расплакаться, но вдруг замер.
Перед ним стоял высокий человек, остановившийся и глядящий на него. Взгляд у взрослого был странный — не такой, как у всех прочих. Мальчику стало страшно. Плач застрял в горле. Он лишь испуганно смотрел вверх — и молчал.
Вэй Янь пристально всмотрелся в ребёнка. Затем медленно опустился на корточки и протянул к нему руку.
Мальчик испугался ещё сильнее. Он торопливо вскочил, собираясь бежать. Мужчина, казалось, немного замер в удивлении — а затем порылся в своей суме, извлёк оттуда щедрую пригоршню медяков и положил их на землю перед мальчиком.
Он неловко дёрнул уголки рта, будто пытаясь улыбнуться.
Мать, не дождавшись сына, вышла за порог — и увидела, как её ребёнок сидит на земле, а перед ним на корточках — незнакомец с суровым лицом. Женщина сразу окликнула:
— Ты кто такой?
Незнакомец показался ей пугающим, будто от него веяло чем-то нехорошим. Сердце её сжалось от тревоги, и она поспешно обернулась, зовя мужа громким голосом.
Вэй Янь выпрямился. Молча взял поводья — и пошёл дальше.
Мальчик забыл о страхе. Он продолжал сидеть на земле, поворачивая голову вслед уходящему человеку — и долго-долго смотрел ему вслед.
Ночь сгущалась. По всему городу, одно за другим, загорались огни в домах.
Когда вечер окончательно поглотил Юйян, и по улицам одна за другой вспыхнули огни, Вэй Янь остановил коня у лавки с алыми свитками.
Все было по-прежнему. Та же вывеска, та же красная ткань на пороге. И даже хозяин — тот же человек, что тогда, много месяцев назад, когда он впервые переступил порог и увидел её. Сейчас тот медленно закрывал створки, одна за другой, словно задвигал сцены из чужого сна.
Внутри ещё мерцал тусклый свет, и сквозь приоткрытую щель можно было угадать знакомые очертания — витрины с шелком, свитки на стенах, запах клея и бумаги, неуловимый и остро родной.
Он не спешил.
Он сидел в седле неподвижно, словно врос в него, и смотрел вдаль.
Долго.
Безмолвно.
Казалось, он чего-то ждал — возможно, чуда. Возможно, появления её — в лёгком платье цвета осеннего персика, с пальцами, покрытыми тонкими чернильными пятнами.
Но ничего не происходило.
Лишь тишина. Лишь закрывающиеся ставни.
Внезапно, словно оборвав какую-то внутреннюю нить, он развернул коня и поскакал прочь.
Топот копыт эхом разнёсся по улице, и город начал исчезать — улица за улицей, поворот за поворотом.
Он сам попросил об этом уходе. Говорил, что хочет жить свободно, не быть ни к чему привязанным. Желал покоя, желал простоты.
В доме Вэя его не удерживали. Дали вольную, отпустили с миром.
Но он знал, что всё это было ложью.
Он не искал покоя.
Он просто не понимал, где его сердце. Не понимал, куда вернуться. И что значит — быть дома.
С каждым пройденным этапом пути, с каждым новым витком дороги становилось всё очевиднее: истинный покой недостижим. Ни в бескрайних степях, ни в величественных горах, ни в новоиспечённых городах.
Когда она отвела взгляд, спокойствие покинуло его.
Он отвернулся от неё и от самого себя.
За спиной, в ярком прямоугольнике двери, маленький мальчик всё ещё сидел на земле и смотрел ему вслед. Он больше не боялся, просто наблюдал, словно прощался.
Ночь сгущалась.
По всему Юйяну один за другим зажигались огни.
Так загораются звёзды над городами, где когда-то кто-то любил.
И где больше никогда не будет возврата.
Спустя два дня Вэй Янь достиг берегов Саньгана.
Тихая, мелководная река тянулась среди песчаных отмелей, будто не решаясь стать преградой. За этой водой начиналась иная земля — земля, где властвовали хунну, где не было ни чинов, ни родословных, ни имени рода Вэй.
Он смотрел на речной изгиб, как на грань между прошлым и тем, что ещё не имело облика. Между былым и неизвестным.
На противоположной стороне, на зелёной луговине у воды, кто-то сидел верхом, один. Фигура вдалеке будто сливалась с горизонтом, но Вэй Янь сразу понял — ждёт. Давно. И — его.
Он не прибавил хода. Наоборот — постепенно сбавлял шаг, пока не подъехал ближе и не остановился. Посмотрел прямо.
— Чжунлинь… — тихо сказал он, и уголки его губ тронула почти невидимая улыбка. — Не думал, что ты всё же решишься проводить меня в путь.
Вэй Шао сидел неподвижно. Лицо — как высеченное из камня. Ни тени ответа, ни одного слова. Только короткий, резкий взмах рукой.
Позади него тут же показались двое солдат. Они несли большой мешок — длинный, туго завязанный, и положили его прямо на траву.
Мешок шевелился. Что-то — кто-то — внутри дергался, извивался, пытался вырваться наружу.
Вэй Янь медленно повернул голову и посмотрел. Потом перевёл взгляд на брата.
— Это что? — спросил он негромко.
Ответа не последовало сразу.
Но и не требовалось.
— Знаешь, зачем я сжёг твой дом? — голос Вэй Шао прозвучал спокойно, но в нём сквозил холод, как ветер в предрассветной степи.
— Я не желал, чтобы между нами, братьями, возникла вражда. Но были те, кто жаждал именно этого. И, увы, добились своего. Чужая злоба — да, а раздор теперь наш. Что сказать? Всё уже сказано.
Он опустил взгляд на мешок у ног.
— Эту Ланъюнь я хотел убить. Изначально.
Он выдержал паузу.
— Но вспомнил — она была твоей. Потому оставил. Чтобы ты сам решил, что с ней делать.
Какой контраст между братьями. Сцена с ребенком у дороги, где Шау злится(когда он ее спас в первых главах), а Янь же улыбается и протягивает монеты что бы утещить.
Просто увидеть её ещё раз или относится эгоистично как собственности принося боль. Даже то как он поступит с его наложницей говорит о более широкой и доброй душе Яня. Шауэр даже с братом Маньмань не смог и не захотел найти общий язык.
Янь бы подошёл ей намного больше. С князем её спасают знания о прошлой жизни.
Мне очень жаль старшего брата. Он старался как мог.