Тракт разрушен, дороги разбиты. По обеим сторонам — заброшенные поля. Где-то прямо на поверхности земли белели кости, не успевшие получить даже простой могильной ямы. За пределами городов, бывало, с утра до вечера ни одной деревни не встретишь, ни петуха, ни дыма из трубы. А если и встречались поселения — то лишь сгорбленные старики, калеки да больные, оставшиеся от былой жизни.
Даже по сравнению с прошлогодней дорогой на север, когда Сяо Цяо ехала в поместье Вэй, теперь всё казалось ещё более запущенным, мёртвым.
Из цветущего, будто в мирные времена, Ючжоу выйти — и оказаться в этом… Трудно не ощутить, как давит на сердце такая картина. И пусть разум напоминал, что в годы смут подобное — не редкость, всё равно грусть закрадывалась в душу.
Лишь когда они начали приближаться к Цзибэю, ситуация начала меняться. Пусть и тут царила нестабильность, но местные военачальники более или менее удерживали свои границы. Бои вспыхивали, но не длились вечно. И потому деревни, рынки, посёлки — кое-где оживали. Возвращались люди. Возвращалась жизнь.
Прошёл месяц — и в начале двенадцатого месяца, Сяо Цяо с сопровождающими наконец въехала на земли Янчжоу.
На следующий вечер, ещё не доехав до Восточного уезда, в дороге они издали заметили отряд всадников, двигавшихся навстречу под флагом дома Цяо.
Цяо Цы приехал встречать старшую сестру.
Несколько дней назад Цзя Сы отправил гонца вперёд, в Восточный уезд, чтобы сообщить о прибытии. Получив весть, отец Сяо Цяо, Цяо Пин, был вне себя от радости — не ожидал, что дочь вот так, внезапно, приедет домой. Не мешкая, он отправил Цяо Цы на дорогу, чтобы встретить её.
Так брат и сестра снова оказались рядом.
За этот месяц Сяо Цяо прошла через немало — пыль дорог, тревоги в сердце, мысли о болезни тётушки Дин, домыслы о том, как отец воспримет письмо, которое она осмелилась ему отправить… Всё это не давало ей покоя.
Но стоило вчера переступить границу Янчжоу, как всё в ней будто проснулось. Словно тяжесть спала с плеч. Усталость — исчезла без следа.
Хотя с момента возвращения Цяо Цы из Юйяна прошло всего два-три месяца, внезапное прибытие сестры стало для него настоящей радостью. По правде говоря, зная свой нрав, он бы с удовольствием хотел, чтобы она на этот раз осталась — навсегда. Чтобы больше не уезжала в тот далекий, чужой Юйян.
Перекинувшись несколькими словами, Сяо Цяо сразу заговорила о госпоже Дин.
В прошлый раз она уже попросила Цяо Цы передать тётушке весть — что Да Цяо жива-здорова, что о ней не стоит волноваться, и что она всем сердцем желает ей скорейшего выздоровления. Тогда же Сяо Цяо просила сделать это без шума, чтобы та не слишком тревожилась.
Теперь, услышав, что состояние тётушки хоть и остаётся слабым, но не ухудшается — она немного успокоилась.
Скоро начало темнеть, и нужно было спешить, чтобы доехать до города до закрытия ворот. Они вновь отправились в путь.
К удивлению, Сяо Цяо, Цяо Цы сам приказал кучеру сойти с повозки, а сам сел на его место — и лично повёз сестру домой.
Путь прошёл спокойно, без происшествий. Поздней ночью они достигли ворот Восточного уезда и въехали в город.
Когда слуги доложили о возвращении молодого господина и госпожи, Цяо Пин, который с нетерпением ждал, не выдержал — сам выбежал за ворота навстречу.
Увидев Сяо Цяо, заметив в её глазах блеск не выкатившихся слёз и услышав, как она по-прежнему — той самой родной, ласковой интонацией — зовёт его: «Отец…», сердце Цяо Пина в тот миг сжалось от смешанных чувств. Радость и горечь, гордость и боль — всё переплелось.
Но он сдержался. Перед слугами не позволил себе лишнего, только шагнул вперёд — словно в руки ему передали самое дорогое сокровище — и собственноручно проводил дочь в дом.
Было уже поздно. Старший брат, дядя Цяо Юэ, давно ушёл отдыхать. И тревожить в это время тётушку, больную госпожу Дин, тоже не годилось. Цяо Пин велел дочери навестить их с утра — не к спеху. Хоть ему и хотелось рассказать ей многое, спросить, поговорить, — он знал, как тяжёл был путь, и потому только велел слугам всё приготовить, а сам довёл её до дверей её прежней комнаты.
Когда дверь распахнулась, Сяо Цяо на пороге замерла.
Комната… осталась прежней. Всё так же, как в детстве. Ничего не тронуто, ни одной вещи не переставлено. Даже тот выцветший бумажный воздушный змей с изображением красавицы, который она когда-то сама нарисовала, по-прежнему висел на стене.
Что-то тихо дрогнуло в груди. Сяо Цяо обернулась, посмотрела на отца — и с улыбкой, едва сдерживая волнение, поблагодарила его.
Дочь вернулась домой после долгой дороги, и сердце Цяо Пина было переполнено радостью. Он рассмеялся громко и от души:
— Глупышка, за что ты благодаришь? Пусть ты и вышла замуж — неужели отец мог не оставить тебе комнату в этом доме?
Год прошёл, как они не виделись. И теперь, при свете фонаря, Сяо Цяо вдруг заметила: отец стал будто бы ещё немного худее, чем в её воспоминаниях. Он всё так же улыбался легко, с тем же лукавым блеском в глазах — по-прежнему красив, по-джентльменски изящен. Он всё ещё был тем самым «восточным юношей», каким его когда-то знала вся округа. Но у глаз залегли новые морщины, тонкие, как следы времени, и от них становилось чуть щемяще на сердце.
Он ведь ещё не достиг и сорока. В самом расцвете мужской зрелости — когда и ум, и сила, и честь созрели в человеке. Возраст, когда можно было бы, наконец, расправить плечи, строить планы, добиваться великих дел. Но он отложил всё — чтобы поддержать старшего брата, не жалея себя, взвалив на плечи все тяготы, год за годом трудясь без усталости.
В Янчжоу управление домом Цяо формально принадлежало дяде — Цяо Юэ. Он унаследовал титул главы рода, сосредоточил в руках власть и занимался общими стратегическими вопросами — вместе со своими приближёнными, обсуждая, как управлять землями, направлять политику, удерживать позиции.
А вот всё то, что требовало реальных усилий — сбор податей и провианта, дела с народом, вопросы благосостояния, укрепление войск и лагерей — всё это ложилось на плечи Цяо Пина. Делал — значит, исполнял свой долг. А не справился — уже провинился.
Сяо Цяо было больно на это смотреть. Она не сдержалась:
— Отец, вам надо беречь себя. Не стоит так изнурять себя. Мне кажется, вы с прошлого года, с тех пор как я уехала, будто постарели…
Цяо Пин взглянул на неё. В свете свечи он видел, как дочь изменилась — стала ещё красивее, чем была, когда жила в девичьих покоях. Лицо засветилось зрелостью и достоинством. Он вспомнил, как сын недавно вернулся из Юйяна и в разговоре упоминал, что хоть сам Вэй Шао и остаётся холодным, сказать наверняка, как он относится к жене, сложно. Но вот старая госпожа Вэй, по его словам, — женщина разумная, к его дочери относится с добром и уважением. Лишь это немного успокоило отцовское сердце.
И вот сейчас — дочь смотрит на него, с такой искренней тревогой в глазах. Он усмехнулся мягко:
— Я понимаю. Но и ты, дочь моя, одна там, далеко от дома, должна особенно заботиться о себе.
