Только к одиннадцати вечера Хэ Цзюньмин с товарищами дождались возвращения Цзян Жэня.
Когда он появился, ледяной шар растаял наполовину, лёгкий снег ещё сыпал, оседая на землю и превращаясь в тонкую корку льда.
Он пришёл один, принёс с собой ночной холод, и когда открыл дверцу машины, все ощутили исходящую от него ледяную стужу, будто в нём не осталось ни капли тепла. На его волосах ещё не растаяли снежинки. В чёрных глазах — ни искорки эмоций. Едва он сел в машину, даже обогрев не смог согреть промёрзшее за это время тело. Снежинки быстро растаяли, превратившись в капли воды, которые скатились по его чётким чертам лица. Цзян Жэнь молча опустил взгляд. Никто не осмелился задать ни единого вопроса.
Только когда он спокойно произнёс: «Хэ Цзюньмин, дай сигарету», тот поспешно вытащил из кармана пачку и передал ему одну.
Все молчали, но каждый понимал: что-то случилось. Цзян Жэнь ведь уже давно бросил курить. Когда кто-то доставал сигарету, он всегда требовал, чтобы отошли подальше и не пачкали ему одежду.
Сегодня он вернулся, не сказав ни слова, и молча выкурил всю пачку: одну за другой, словно выпуская наружу всё, что сдерживал в себе всё это время.
Он был слишком спокоен, но никто не верил в это спокойствие. Под его внешней невозмутимостью таилась безумная ярость.
Фан Тан, сидевший за рулём, спустя долгое молчание спросил:
— Брат Жэнь, а… тот…
Цзян Жэнь перевёл взгляд туда, куда тот указывал.
Ледяной шар внутри был покрыт снежной крошкой; в самом углу иероглиф уже почти стерся.
Он какое-то время смотрел на неё, затем еле заметно кривнул губы и равнодушно сказал:
— Не стоит обращать внимания. Скоро всё растает. Поехали.
Фан Тан завёл машину.
Хэ Цзюньмин, не выдержав гнетущей тишины, всё-таки не удержался:
— Брат Жэнь, ты… встретил её?
Цзян Жэнь прикрыл глаза, откинулся на спинку кресла:
— Нет.
И, пожалуй, так даже лучше.
Когда Шу Лань рассказывала ему о том, как Мэн Тин участвовала в конкурсе пианистов, он долго молчал. Он почти сразу он понял, кем была та девушка на сцене при их первой встрече. Тогда играла не Шу Лань, а она.
В том году, когда его мать бросила его и отца ради любовника, он поклялся себе, что никогда не полюбит слишком талантливую женщину. Ха! Сколько в них красоты и совершенства. С одной стороны — очаровывают мужчин до беспамятства, с другой — остаются холодными и гордыми. И когда ты влюбляешься без памяти, они бросают тебя без малейшего сожаления. Нет никого безжалостнее таких женщин.
На пятый год после ухода матери отец всё ещё сам убирался в её музыкальной комнате.
Цзян Жэнь тогда скрестив руки стоял в дверях, с насмешкой и холодом наблюдая за этим жалким, брошенным мужчиной.
Он поклялся, что никогда не станет таким, как его отец, Цзян Цзюсянем.
Однако, когда он узнал, что та девушка — Мэн Тин, он, помимо глупого ощущения безысходности, испытал куда более сильное чувство: странное ожидание. Казалось невероятным, что такая тихая и мягкая девушка могла быть одновременно столь яркой и ослепительной.
Он хотел её увидеть. Однако когда он прибежал, концерт уже закончился.
Мелкий снег продолжал сыпать.
Она стояла в синем зимнем платье. Длинные волосы были перевязаны лентой в тон, а её концы свободно спадали на грудь.
Вдалеке ещё звучала музыка фортепиано, а она, задрав голову, смотрела на падающий снег. Кожа её шеи была бела, как сами снежинки. На мгновение время будто остановилось.
Он словно вновь оказался в том самом детстве, когда впервые открыл дверь в запретную комнату матери и увидел картину, написанную тушью и акварелью. Над ней шёл густой снег. Девушка протягивала ладонь, ловя снежинки. Её длинные волосы падали на плечи, на ресницах таяли прозрачные снежные кристаллы, а на губах расцветала лёгкая и чистая улыбка.
Сколько ему тогда было лет?..
Семь лет ему тогда было? Или восемь?
В порыве ярости он перебил всё, что напоминало о матери, но, дойдя до этой картины, вдруг замер.
Он долго стоял перед ней, глядя в упор, почти веря в то, что девушка с полотна сейчас оживёт и сойдёт к нему. А она так и осталась рисунком, всего лишь прекрасной девушкой на бумаге.
Он сжал губы в бессильной ярости, слёзы подступили к глазам. Не желая поддаваться нелепому наваждению, он со злостью разбил и разорвал картину.
