Чэнь Жуй, выбравшись через заднюю стену у отхожего места в резиденции наместника, в суматохе проскользнул сквозь западные ворота и, едва очутившись на пустыре, заметил за собой колеблющиеся огни факелов.
Тени солдат плясали в темноте, как охотничьи псы, идущие по следу. Он понял: его ищут.
В панике, с искажённым лицом, он мчался, словно побитый пёс, оставив позади честь, страх и здравый смысл.
Добежав до дикого пустыря, он заметил густую рощу диких терновников. Не раздумывая, бросился в неё, не щадя ни кожи, ни одежды. Колючки рвали лицо и руки, но он лишь стискивал зубы, молча зарываясь глубже, надеясь пересидеть ночь и сбежать с рассветом.
Но судьба снова ударила.
Он потревожил нору диких лисиц.
Те с визгом метнулись в стороны, подняли шум, и это привлекло патруль. Один из солдат, ничего не видя, начал колоть копьём в чащу, пытаясь нащупать беглеца.
Первый укол — мимо. Второй — в плечо.
Третий — прямо в мягкое место.
— А-а-ай! — заорал Чэнь Жуй, вскакивая, как ошпаренный, и с руганью ударом повалил солдата, вырвал поводья ближайшего коня, вскочил в седло и пустился в бег.
Он бежал, не оглядываясь, почти не дыша. Лишь когда огни преследователей растворились в темноте, он осмелился замедлить шаг.
Лошадь под ним уже хрипела, её ноги заплетались. Сам он задыхался, весь в ссадинах, с изодранной одеждой.
Он спешился и рухнул на землю, тяжело дыша, скуля от боли.
Но не успел он сделать и пары вдохов…
Как услышал снова топот — сзади.
Кто-то шёл по его следу.
Он обернулся — и увидел одного всадника.
Только одного.
Факелов не было. Барабанов — тоже.
Только силуэт в седле, тёмный, как сама ночь, — и медленный, беззвучный галоп, будто смерть вышла на вечернюю охоту.
Сердце Чэнь Жуя ёкнуло. Он знал, кто это.
Вэй Шао.
И если раньше его преследовали воины… теперь за ним шёл гнев. Личный. Без пощады.
Он вскочил. Попытался затянуть подпругу, вскочить обратно на лошадь, но руки дрожали, и пальцы не слушались. Конь мотнул головой, заржал, будто почуял, что на нём сидит не всадник, а приговор.
— Назад… Назад, подонок! — закричал он в сторону приближающейся тени. — Ты что, хочешь убить меня?! Я… Я тебя предупреждаю!
Тень молчала. Всадник всё ехал и ехал — не ускоряясь, но и не сбавляя шага. Ехал, как тот, кому незачем спешить, потому что он уже догнал.
Чэнь Жуй сорвался с места.
Он побежал.
Он снова бежал — в третий, в десятый, в тысячный раз в жизни — от чести, от расплаты, от самого себя.
Но за спиной уже звучало не топот — а приближающееся дыхание возмездия.
Вэй Шао лично вёл погоню — вышли за город более чем на тридцать ли, пока не миновали кладбище, раскинувшееся на холмах.
Вскоре обнаружили лошадь — ту самую, что Чэнь Жуй угнал.
Но седло было пустым. Следов — никаких.
Он велел солдатам прочесать окрестности.
Один за другим они возвращались, качая головой: никого.
Вэй Шао прищурился, глядя в сторону молчаливых, вытянувшихся в темноте могил. Слева от дороги тянулся старый кладбищенский склон, весь в неровных холмах, затянутых сорной травой и полузасыпанными плитами.
— Посмотреть вон там, — тихо сказал он.
Солдаты отправились. Минуты шли. Ни звука.
Наконец один из них вернулся: «Пусто».
Вэй Шао обернулся — на город.
За спиной тянулась долгая дорога, как будто он уходил всё дальше от себя.
Он знал: в Ши-и ещё многое предстоит уладить. Город — только что взят. Люди измождены. Его собственные воины — на пределе.
Он стоял молча, глядя на бескрайнее кладбище, залитое ночной тишиной.
Потом коротко кивнул:
— Возвращаемся.
В этот момент, глубоко под землёй, Чэнь Жуй прятался в чёрной, как смоль, яме — в чьем-то забытом могильнике.
Он не чувствовал ни ног, ни рук — лишь липкий, тяжёлый воздух, и едкий запах сырой земли и гнили, от которого подступала тошнота.
Он лежал, не двигаясь, боясь даже вздохнуть.
Слышал, как рядом проходили шаги. Как они останавливались. И — уходили.
Прошло ещё время.
Он вздохнул с облегчением.
— Ушли… — прошептал он, и, еле ворочая руками, начал отгребать завал из земли и камней.
Но в тот миг, когда он уже высунул голову, что-то цепко схватило его сзади — за подол.
Он дёрнулся. Не отцепляется.
Ещё раз.
Невозможно.
Оцепенев, он медленно повернул голову.
В глазах Чэнь Жуя мелькнул призрак.
Он, конечно, был из тех, кто истреблял людей с лёгкостью, не веря ни в богов, ни в духов.
Но вот теперь — в мёртвой тишине, в яме, в чёрной как могильный воск ночи, с одеждой, будто ухваченной чьей-то костлявой рукой, с ледяным дыханием ветра на шее…
Даже у такого, как он, всё тело пошло в мурашках.
Он прижался к земле, сжался, зажмурился, и начал бормотать, быстро, как молитву:
— Прошу… не приближайся… я человек жалкий, жизнь у меня короткая… не ищи во мне виновного, если погиб с обидой…
Прошло несколько минут.
Никто не шевелился. Ни одного звука — кроме его собственного учащённого дыхания.
Он осмелел.
Медленно протянул руку назад.
Пальцы нащупали не кость, не когти, не ткань мертвеца — а всего лишь куст дикой ежевики, что зацепился за подол.
— Твою ж…! — пробормотал он, выдирая ткань, вставая на четвереньки и вылезая наружу.
Он упал на землю, тяжело дыша, словно загнанный зверь.
Голова кружилась, а сердце билось в горле.
Но он был жив, и это было самое важное.
Он не стал тратить время на отдых.
Окинув взглядом пепельно-серую равнину, он попытался сориентироваться по звёздам и, прихрамывая, направился в сторону Бинчжоу.
В то же время, Вэй Шао возвращался в город.
На часах было уже глубокое предутро — четвёртая стража.
Огонь почти усмирили.
Оказывается, Чэнь Пан заранее хранил на случай пожаров десяток водяных драконов — деревянных насосов. Солдаты слаженно подавали воду, и наконец языки пламени угасли.
Большая часть резиденции выгорела. Пламя слегка задело зернохранилище, но сгорело лишь несколько сотен даней — остальное спасли.
Жилые кварталы рядом — не пострадали.
У пепелища, среди дымящихся балок, Гунсун Ян командовал разбором завалов.
Завидев возвращающегося Вэй Шао, он сразу поспешил вперёд, вытянулся в приветствии:
— Господин хоу.
— Всё находится под контролем. Если хотите, я могу сразу доложить.
