Вэй Шао давно вынашивал планы относительно Ши-и, но решительное наступление оказалось внезапным даже для него самого. Подготовка была поспешной, численное преимущество — не на его стороне. Победу удалось вырвать лишь благодаря многолетней выучке его войска, закалённого в боях, и его собственной власти как военного стратега, способного держать строй даже в самые жестокие минуты сражения.
Как только город был взят, перед ним сразу встала бездна неотложных дел. Всё свалилось разом: приказы, распределение, управление. Даже несмотря на смутные подозрения насчёт похищения Сяо Цяо, он, с головой погружённый в военные заботы, не имел времени вникнуть. Мысли об этом отступили в тень.
До сегодняшнего дня.
Из Ши-и прибыла партия пленных. Среди них оказался один человек — один из приближённых Чэнь Жуя, которому чудом удалось избежать смерти от меча Чэнь Пана. Страх за собственную жизнь развязал ему язык, и он, выложив всё, рассказал, как в тот день они с людьми Чэня перехватили жену Вэй Шао у наследника из Ланъе — Лю Яня.
Услышав это, Вэй Шао немедленно велел провести расследование. Ответы не заставили себя ждать: ему без труда подтвердили, что между Сяо Цяо и наследником Лю в прошлом действительно существовал брачный договор…
Брак с домом Цяо для Вэй Шао был делом случая — делом удобства, не более. Он ни разу не относился к этому союзу всерьёз и уж тем более не питал мечтаний о верной спутнице, с которой делят ложе и гробницу. Потому, когда шли переговоры о свадьбе, он ни во что не вмешивался. Не поручал никому разузнавать, красива ли дочь Цяо, каково её воспитание и добродетели — его не интересовало ничего, кроме одного: чтобы она была из рода Цяо.
И именно поэтому он не знал, что у Сяо Цяо с Лю Янем было прошлое — пусть давнее, но всё ещё хранившее следы.
Узнав об этом вдруг, он почувствовал не просто раздражение — в нём закипела ярость. А когда ему рассказали, что первым её похитил не Чэнь Жуй, а наследник Лю из Ланъе… этого уже было слишком.
Жена, пусть и новобрачная, пусть и не любимая — но жена! — была так бесстыдно уведена, словно военная добыча, и увезена в Ши-и. Даже если бы ему и было всё равно на её судьбу, одного этого было бы достаточно, чтобы не стерпеть. Потому он и выступил в поход — пусть и без полной подготовки, в спешке, с риском.
Да, он отбил её. Взял город. Но потери оказались гораздо тяжелее, чем он рассчитывал. И всё это — ради женщины, о которой он даже не думал как о своей.
А теперь ещё — узнать, что у неё с Лю Янем, возможно, и поныне осталась тайная связь…
И что дом Цяо посмел так опозорить его — его, Вэй Шао — человека, чья гордость выше небес…
Разве он мог это стерпеть?
Нет. Потому и пришёл в её покои в гневе — не разбирая ни слов, ни взглядов — с желанием сразу заставить её дать ответ.
То, что дочь дома Цяо станет оправдываться, Вэй Шао предвидел. Но не ожидал одного — что, выслушав её, он поверит.
Её слова, её спокойствие, взгляд, в котором не было ни вызова, ни лжи — всё это понемногу, почти незаметно, стало гасить тот огонь, что разгорался в нём. И вот уже та ярость, что только что толкала его вперёд, отступила вглубь, утихла. Глаза его скользнули по ней — и задержались.
Сяо Цяо всё ещё была в том, в чём спешно вышла из купальни: лишь в белой нижней одежде. Волосы не были убраны — тяжёлые, длинные пряди ниспадали на плечи, мокрые, тёмные, с каплями, что всё ещё скатывались вниз, оставляя следы на ткани.
От этих капель намокла ткань у плеч и на груди — материал прилип к телу, и сквозь него начали вырисовываться мягкие изгибы: тонкие плечи, хрупкие ключицы, и плавная, едва заметная линия груди, колыхающаяся в дыхании. Всё это — не открыто, но и не скрыто. Полутон, полупрозрачность — как картина, нарисованная влагой.
Взгляд Вэй Шао задержался. И внезапно перед глазами всплыло то, что он уловил мгновением раньше — в купальне, когда наклонился к ней с упрёком. Она тогда резко нырнула под воду, но он всё же успел заметить… достаточно, чтобы этот образ запечатлелся в памяти.
Теперь, глядя на неё в полупрозрачной одежде, неуловимо отличающуюся от той, что все привыкли видеть при людях — такой интимной, почти беззащитной, — он вдруг ощутил странное волнение. Что-то неуместное, ненужное… Он резко оттолкнул воспоминание, прогнал его, словно тень. Поднял взгляд.
На её щеке всё ещё блестели следы слёз. Вся она — словно цветок в дожде, растроганный и ранимый. И в последней её фразе, теперь он это понял, звучало не только отчаяние, но и обида. Что-то в нём дрогнуло. Видно было: он и сам не ожидал от себя той ярости, с которой ворвался тогда в купальню.
Он хмуро сжал брови и, немного приглушённым голосом, буркнул:
— Откуда у тебя в голове такие глупости? Я что, сказал, что выгоняю тебя обратно?
Сяо Цяо отвернулась, молча вытерла слезу с лица быстрым движением руки.
В комнате повисла тишина.
Вэй Шао заметил, что она так и не повернулась к нему. Смотрела в сторону — на медный подсвечник на столе, как будто тот был неотразимым зрелищем. И это вдруг показалось ему досадным. Словно всё, что он только что выслушал, было для неё важнее его.
Он помолчал, сдержался — а потом, поколебавшись, всё же буркнул:
— Волосы вытри. И спать иди пораньше.
Сказал — и, не оглядываясь, быстро вышел за дверь.
Как только Вэй Шао ушёл, Сяо Цяо, до этого вся сжавшаяся в напряжении, наконец позволила себе расслабиться. Плечи медленно опустились, она тяжело выдохнула и с лёгкой усталостью прислонилась к столу рядом.
…
Смятение той ночи, казалось, улеглось. Жизнь шла своим чередом, ничем внешне не отличаясь от того, как было прежде. Разве что — спустя два дня к ней пришла Тётушка Чжун с подносами.
На них — золото, шёлк и дары. Среди них — редкие фрукты: слабо пахнущие, розоватые снаружи и молочно-прозрачные внутри сливы цяньтао, а ещё аньши — душистые плоды с мягкой кожицей. И даже два блюда с хрустальными гранатами, которых обычно не встретишь — их присылают во дворец только в качестве императорской дани.
Тётушка Чжун с улыбкой передала:
— Это господин хоу приказал преподнести госпоже.
Сяо Цяо слегка удивилась. Поняла, что, вероятно, это — своего рода молчаливая компенсация за ту вспышку гнева. Усмехнулась мягко и, не пытаясь скрыть иронии, сказала:
— Передайте господину хоу — я признательна.
Чуньнян тут же распорядилась, чтобы служанки приняли подношения, и сама не раз поблагодарила посланницу от имени госпожи.
Тётушка Чжун же, немного погодя, сказала:
— Госпожа, старая госпожа уже в преклонных годах. Ей нужен присмотр. Я завтра уезжаю обратно и больше не смогу прислуживать вам. Прошу вас пока остаться здесь с покоем. А когда господин хоу поедет обратно на север — поедете с ним. Тогда и сможете поклониться старой госпоже.
Перед самым отъездом Тётушка Чжун вдруг сказала это. Голос её был всё таким же — ровным, сдержанным, холодноватым. Но в этих немногих словах звучала необычная для неё длина. Это была самая долгая фраза, которую Сяо Цяо слышала от неё за всё это время.
И в этих словах она вдруг уловила нечто ещё.
Тётушка Чжун ни единым словом не упомянула о другой женщине из семьи Вэй в Юйяне — о матери Вэй Шао, госпоже Чжу.
Сяо Цяо ответила парой вежливых пожеланий доброго пути.
Тётушка Чжун слегка склонилась в поклоне и, не оборачиваясь, вышла за дверь.
