Она замерла на месте, в полном замешательстве. Лишь через какое-то время смогла прийти в себя, попыталась что-то шептать Чуюй в утешение, но уже ничто не могло заглушить чувство провала, вины и страха.
Выбравшись наружу, Госпожа Чжу поспешно собралась. С холодным лицом вызвала всех служанок и строго произнесла:
— То что случилось этой ночью — никто, слышите, никто не смеет передавать ни полслова. Только посмейте шептаться — я узнаю, кто первый открыл рот, — прибью на месте.
Слуги стояли с опущенными головами, не смея даже вздохнуть. Хором проговорили:
— Да, госпожа. Слушаемся.
Выйдя из восточного крыла, Вэй Шао сразу же наклонился к зарослям у дорожки и, уперевшись рукой о ствол дерева, начал рвать. Он выплевывал всё, что ещё оставалось в желудке, до тех пор, пока не почувствовал только горечь и жгучую кислоту. Его тело содрогалось, а на лбу выступила испарина. Придя в себя, он выпрямился и, не задерживаясь, направился к своему западному флигелю.
Однако «эликсир», который раздобыла для него Госпожа Чжу у шаманки, оказался не так прост. Хотя Вэй Шао выпил всего три чаши вина, и его желудок был пуст, отрава уже распространилась по венам. Она продолжала жечь изнутри. Всё тело словно кололи невидимые иглы, каждый шаг был как сквозь невидимый огонь. Ни одно движение не давалось без напряжения. А внизу живота разливалась тяжесть, жар, давивший на плоть, словно металл.
Гордость Вэй Шао была известна всем, а особенно — ему самому. Самоуверенный, сдержанный, он не терпел, чтобы его унижали — и уж тем более, чтобы его подло одурачила собственная мать.
Злость, унижение, ядовитая горячка в теле — всё это бурлило внутри, но он сжал зубы и не остановился. Он не мог рисковать тем, что кто-то из слуг увидит его в таком виде. Всё, чего он хотел сейчас, — добраться до своего крыла, скрыться от чужих глаз и… выжить.
Он бежал почти вслепую, глотая воздух, заставляя себя идти ровно, хотя под кожей всё пульсировало и разгоралась жажда. Наконец, в темноте — огонёк. В окне западного крыла теплился свет.
Он, не сбавляя хода, подскочил к двери — и распахнул её рывком.
В комнате горела серебряная лампа.
За столом, под её светом, сидела Сяо Цяо. Она писала что-то на свитке, склонившись, в полной тишине.
Когда Госпожа Чжу позвала Вэй Шао, Сяо Цяо осталась одна. Тихо поужинала, потом вышла немного пройтись по саду, где весна уже всё сильнее наполняла воздух благоуханием. Возвращаясь, зажгла лампу, села за стол и принялась переписывать свежий свиток на тонком шёлке. Работа шла спокойно, ровно — она сосредоточилась, мысленно считая строки.
Вдруг — грохот.
Дверь с силой распахнулась. Удар был такой резкий, что сам воздух в комнате вздрогнул.
Сяо Цяо вздрогнула. Не ожидая такого, дёрнула рукой — и кисть, только что окунутая в свежие чернила, не успев коснуться ткани, дрогнула. Капля тяжёлой чёрной туши сорвалась с кончика и упала на почти завершённый свиток.
Чернила растеклись мгновенно, оставив расплывчатое пятно, испортив весь труд.
— Ах, как жаль… — воскликнула она с досадой, поспешно обернувшись на звук.
За ширмой промелькнула знакомая тень. Она узнала походку.
Так быстро вернулся? — с лёгким удивлением подумала Сяо Цяо, отложила кисть, встала, направляясь к нему.
Но не успела сделать и нескольких шагов, как он вышел из-за ширмы навстречу — прямо к ней.
Лицо его было налито алым, будто в жару. Глаза горели неестественным блеском, красные, как налитые кровью. Всё выражение — натянутое, сдержанное, лицо — будто высечено, но дышащее глухой, подавленной яростью… или страданием.
Сяо Цяо ещё никогда не видела его в таком состоянии.
Она немного опешила. Неуверенно, но всё же подошла ближе, как обычно, с мягкой улыбкой на губах, приветливо заговорила:
— Муж… ты вернулся…
Но не успела договорить.
Он резко толкнул её. Не грубо, но с такой силой, что она отшатнулась на несколько шагов назад, еле удержав равновесие.
Она подняла глаза — он уже почти ворвался в ванную. И тут же послышался резкий всплеск — будто он подставил себя под ледяную струю.
Сяо Цяо стояла в растерянности, изумлённая и встревоженная. Всё это казалось каким-то кошмаром наяву.
Она, не удержавшись, подошла ближе — к двери ванной. Постояла, колеблясь… и тут услышала его голос изнутри:
— Принеси льда! Чем больше, тем лучше! Сейчас же!
Голос был не таким, как обычно — в нём слышалось напряжение, надрыв, будто он с трудом сдерживал что-то, что вот-вот вырвется наружу. Хрипота, надлом, ломкая тяжесть.
Сяо Цяо не могла понять, что с ним. Всё в ней тревожно сжалось. Она не выдержала: подошла вплотную к занавеси, осторожно поддела её мизинцем — и приоткрыла едва заметную щель.
Только взглянув внутрь, она оцепенела.
Он уже был совершенно обнажён. Стоял в глубокой деревянной купели, предназначенной для омовений, спиной к двери. Вода доходила ему почти до бёдер. Он широко расставил ноги, стиснув руками край бочки. И вода… она не была тёплой. Он явно стоял под ледяным потоком, пытаясь охладить себя.
Борт купели доходил ей где-то до груди, но Вэй Шао, стоявший внутри, был так высок, что вода доходила ему лишь до линии бёдер — чуть ниже талии.
Колеблющийся свет лампы плясал по его спине. Обнажённая кожа блестела, будто смазанная тонким слоем масла, и под этим мерцанием особенно отчётливо проступали рельефные мускулы. От плеч, по спине, вниз — к пояснице — волна за волной перекатывались плотные, точёные линии тела, будто вода ожила и стала плотью.
Сяо Цяо не могла отвести глаз.
Она распахнула глаза, забыв даже дышать.
Но в следующую секунду мужчина в купели будто почувствовал её взгляд. Он резко обернулся и резко — как удар — бросил:
— Что уставилась?! Живо, ступай!
Лицо его было мрачным, голос — отрывистым, в нём звучала не только ярость, но и что-то срывающееся из-под контроля.
Сяо Цяо вздрогнула, как от пощёчины. Тут же отступила, испуганно развернулась и выбежала за дверь, не осмелившись ни на вопрос, ни на оправдание.
Только оказавшись снаружи, она перевела дыхание и, не медля ни мгновения, позвала служанку:
— Скорей в ледник! Принеси как можно больше дроблёного льда! Живо!
