Когда хоу Вэй ушёл утром, это произошло немного позже обычного. Перед самым выходом он обронил несколько слов служанке — велел не будить госпожу.
Сказано это было тем же сдержанным, холодным тоном, как всегда. Но когда Чуньнян осмелилась поднять на него глаза, то вдруг заметила: впадины под его глазами стали чуть глубже, чем обычно — словно он не спал полночи. Однако усталости в нём видно не было. Наоборот, взгляд был острее, чем прежде — светлый и собранный, как сталь, что только что вышла из закалки.
За исключением одного раза, когда он уехал слишком рано, Сяо Цяо всегда вставала вместе с ним и провожала до дверей западного крыла. Но сегодня утро давно вступило в силу, а её всё ещё не было видно. Чуньнян поначалу заволновалась — вдруг молодая госпожа снова чем-то разгневала хоу Вэя. И только услышав его сухое: «Пусть спит» — наконец успокоилась.
Когда он ушёл, Чуньнян зашла в опочивальню, осторожно откинула полог. Сяо Цяо всё ещё лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку. Её дыхание было ровным и глубоким, волосы в беспорядке рассыпались по плечам, тонкий халат соскользнул, обнажив гладкую белую спину. На полу, перед самой кроватью, валялось несколько явно использованных, не слишком чистых платков.
Внутри было тепло и душно. Воздух хранил особенный, едва уловимый запах, присущий только спальне, где накануне царила страсть.
Чуньнян была женщиной бывалой. Взгляда одного хватило — всё стало ясно.
Слишком бурная ночь…
Она не знала, что именно вытворял молодой хоу Вэй — в полном расцвете сил, — но судя по всему, досталось обоим. Он — с глазами, запавшими, будто после ночной службы на поле брани. И она — будто из боя вернулась не менее потрёпанной.
Не захотев тревожить спящую Сяо Цяо, Чуньнян тихо собрала с пола испачканные платки, всё убрала — и вышла. Остаток утра провела, сидя за занавесью, прислушиваясь, когда та проснётся, чтобы вовремя войти и помочь.
Сяо Цяо обычно не имела привычки умываться с утра с погружением — лёгкое обтирание, не более. Но сегодня… Вчера, хоть она и избежала самого страшного, та «помощь» была всё же отнюдь не лёгкой. Пот лился ручьями, не один раз.
Проснувшись ближе к полудню, она почувствовала: вся прилипшая, тяжёлая. В теле — неприятная липкость, в душе — ощущение, будто её всю ночь кто-то таскал по мягкой постели за запястья и локти. Впрочем, так, наверное, и было.
Она велела подать воду и ушла в купальню.
Но позволить Чуньнян находиться рядом, как обычно, — не могла. На груди всё ещё оставались отпечатки от его пальцев — две красные лунки, будто лепестки, врезавшиеся в плоть. Глядеть на это было и стыдно, и обидно, и немного… неловко приятно.
Поэтому, дождавшись, пока Чуньнян отойдёт, Сяо Цяо сама скинула одежду и опустилась в бочку с тёплой водой.
Вот только руки… руки всё ещё болели.
Поднять их было настоящим подвигом — не говоря уже о том, чтобы полноценно вымыться.
Она как раз сидела, чуть наклонившись вперёд, осторожно вытирая плечи, когда занавесь чуть дрогнула.
Подняв глаза, она увидела вошедшую Чуньнян — и тут же в панике съёжилась, прячась поглубже в воду.
— Из северного крыла пришли, просят госпожу немедленно явиться, — сообщила служанка.
Сяо Цяо сразу напряглась.
Неужели речь пойдёт о том, что произошло вчера ночью?..
— Поняла. Чуньнян, выйди. Я сейчас выйду сама…
Но Чуньнян и не подумала уходить. Подошла, твёрдо взялась за плечи — и ловко, как цыплёнка, вытянула Сяо Цяо из бочки с водой.
— Судя по тону посланной — дело срочное. Я помогу вам одеться, так будет быстрее.
Сяо Цяо поспешно прикрыла грудь полотенцем. Но было уже поздно — взгляд Чуньнян зацепил то, что спрятать хотелось больше всего.
Она замерла на секунду. Потом аккуратно отвела её руку, приподняла ткань — и, увидев следы, нахмурилась.
— Господин… совсем не знает меры, — тихо пробормотала она, сдерживая раздражение. В голосе чувствовались и забота, и осуждение, и женская солидарность.
Сяо Цяо смущённо молчала. Что она могла сказать? Что виной всему зелье, подмешанное свекровью? Что «самого» не случилось, но случилось всё остальное?
Лучше уж — молчать.
— Подождите, — сказала Чуньнян и поспешно вышла.
Вернулась с маленькой резной коробочкой. Внутри была мазь — пахнущая холодком, зелёная, чуть прозрачная. Она нанесла её осторожно, без слов. Ощущение было прохладным, приятно-успокаивающим.
Когда оделись, причесались и Сяо Цяо окончательно пришла в себя, она отправилась в северное крыло.
Но стоило переступить порог — как сразу ощутила: что-то не так.
В воздухе висело напряжение. Ни привычного тепла, ни размеренного покоя. Пространство, казалось, сжалось — как перед бурей.
Старая госпожа Сюй восседала на своём обычном месте у низкого ложа. По правую руку стояла тётушка Чжун, слева — та самая служанка Ван, что вчера вечером приносила лёд. На полу, склонившись в поклоне, на коленях стояла одна из прислужниц из восточного крыла — та, что работала у госпожи Чжу. Сяо Цяо видела её раньше — всего несколько раз, когда заходила к свекрови.
В комнате витала странная тяжесть. Что-то было не так. Воздух — как перед грозой.
Сяо Цяо не посмела медлить. Сразу опустилась на колени перед ложем, почтительно поклонилась старшей, поприветствовала и, чуть покраснев, тихо извинилась за то, что не пришла сразу.
Старая госпожа слегка улыбнулась:
— Не страшно. Я позвала тебя, чтобы просто задать несколько вопросов.
Тётушка Чжун тут же кивнула, велела служанке Ван и девушке из восточного крыла выйти. Сама тоже вышла и прикрыла за собой дверь.
В комнате остались только они вдвоём.
Бабушка Сюй поманила Сяо Цяо:
— Сядь ко мне.
Когда та села, она посмотрела на внучку проницательным взглядом:
— Я только встала с постели, как заглянул Чжунлинь. Был, как всегда, спокоен, поговорили немного, ушёл. А потом… я слышу: в восточном крыле случилось нечто. Говорят, его туда позвали ужинать, но что-то пошло не так — разразился скандал, он будто бы вышиб дверь, а одна из старших служанок, тётушка Цзян, упала в обморок. Упоминали и Чуюй…
Сяо Цяо затаила дыхание.
