Постоялый двор в Цзиньяне.
Су Эхуан жила в этой изящной комнате уже больше половины месяца.
Хоть и числилась она здесь как больная, нуждающаяся в покое, всё — от одежды до еды, от выхода на воздух до предметов в доме — было подобрано с безукоризненным вкусом и щедростью. И пусть это лишь временное жильё, стены здесь были оклеены свитками тончайшего шёлка из Ци — узорчатого, гладкого, с нежным блеском.
Глава постоялого двора был в немом изумлении. А когда несколько дней назад дошёл слух, что госпожа Су не просто состоит в родстве с кланом Вэй, но и когда-то её связывали с Вэй Шао некие туманные, давние чувства — его уважение к ней возросло вдвое, а забота стала особенно почтительной.
Накануне он услышал, что госпожа Су пожаловалась на тусклый свет и копоть от дешёвых свечей — а так как в кладовых не было хорошего воска, то сегодня он сам отправился на рынок и купил лучшие свечи, какие только нашёл.
Новые свечи горели ровно, ярко, не чадили ни капли. Девять штук, вставленные в изящный бронзовый подсвечник, зажглись одновременно и озарили комнату так, будто был день.
После купальни Су Эхуан, опираясь на руку служанки, медленно вышла из внутренней комнаты. Под лёгким, цвета алой киновари, халатом у неё была накинута длинная накидка, расшитая узорами парящих фениксов и клубящихся облаков. Тончайшая ткань была прозрачна, как крыло цикады — сквозь неё едва заметно проступала светлая линия ложбинки между грудей.
Она опустилась перед зеркалом и медленно придвинулась к отражению, внимательно разглядывая рубец на лбу.
Рана оказалась не глубокой, шрам уже сошёл, оставив лишь крошечный, розоватый след размером с ноготок мизинца. Ещё несколько дней — и, вероятно, не останется и следа.
Су Эхуан взяла нефритовую палочку, аккуратно зачерпнула немного мази и нежно, с точностью до миллиметра, нанесла её на повреждённое место. Мизинцем бережно растерла по коже.
— Госпожа и без того ослепительно хороша, — раздался рядом услужливый голос пожилой служанки из семьи Су. — К счастью, тогда вы ударились, это было не сильно. А то останься шрам — было бы жаль такую красоту…
Су Эхуан не отвечала — только смотрела на отражение в зеркале. Лицо её, свежее после купания, с лёгким румянцем на щеках и едва нанесённым макияжем, и в самом деле выглядело пленительно. Даже сама она это видела.
— А где Су Синь? — вдруг спросила она, словно очнувшись.
— Не знаю, — ответила старуха. Но про себя подумала с досадой: Наверняка опять шляется по домам увеселений.
Су Эхуан и сама подумала о том же. Две изящные брови слегка сошлись в недовольной складке.
Этот племянник… Раньше ей казалось, что из него может что-то выйти. Но стоило ей лишь однажды взять его с собой в Юйян — на Сбор Лули он сразу же опозорил её перед всеми. С тех пор прошло немало времени, а видимого прогресса — ни в помине. Наоборот — приходится за ним приглядывать, как за неразумным ребёнком.
За дни, что они пробыли здесь, Су Эхуан не раз наставляла его: не шататься по городу, не вызывать на себя ненужного внимания. Он послушно соглашался. Но каково же было её раздражение, когда несколько дней назад она сама застала его… в постели с одной из её собственных служанок.
Служанка! Жалкое, грязное существо, не стоящее и слова. Захоти он — ему бы её и так подали. Но нет — он решил провернуть всё тайком, за её спиной.
Это и возмутило Су Эхуан сильнее всего.
Госпожа Чжу из дома Вэй держала при себе старую служанку Цзян, которая втайне работала на Су Эхуан. Потому она и была особенно чувствительна к вопросам личной прислуги. Для неё было делом принципа — никто из близких не должен был действовать за её спиной, даже в таких мелочах.
В тот раз она яростно закричала на Су Синя, потребовав, чтобы он собственноручно убил ту служанку, что осмелилась за её спиной вступить с ним в связь.
Су Синь сперва колебался, даже проявил жалость. Но под давлением Су Эхуан всё же вонзил нож — и убил.
На следующий день всем сказали, будто служанка внезапно скончалась от тяжёлой лихорадки. Тело без лишнего шума вынесли за город и зарыли на краю кладбища, где хоронили безродных.
Су Синь, казалось, наконец угомонился. Но вот прошло всего несколько дней — и он снова выскользнул из дома и отправился предаваться низким утехам.
— Как только он вернётся — немедленно приведите его ко мне! — голос Су Эхуан был холоден и звенел гневом.
В зеркале её глаза полыхнули.
Старая служанка торопливо кивнула:
— Как прикажете, госпожа.
К исходу первой стражи Су Синь всё ещё не возвращался.
Это уже выходило за рамки обычного.
Су Синь всегда её побаивался. Даже если бы и решился снова пойти кутить, всё равно не осмелился бы до сих пор не показаться.
Гнев, с которым Су Эхуан сперва думала о своём недалёком и своенравном племяннике, постепенно начал рассеиваться. Ему на смену пришло беспокойство.
Она на мгновение застыла, погружённая в мрачные думы, как вдруг сердце сжалось — в груди словно кольнуло, и по телу пробежал озноб. Неясное предчувствие беды закралось в душу.
Су Эхуан хорошо знала это чувство.
Последний раз оно охватывало её много лет назад — в тот роковой день, когда её деверь, император Сюань, внезапно скончался от лихорадки.
То было мгновение, когда её мечты о великом — как женщине, как супруге будущего владыки — были ближе всего к исполнению. Но всё рухнуло. На сцену вышли Лю Ай, Синь Сюнь и прочие — и в итоге на трон возвели семилетнего Лю Туна, дитя из побочной ветви рода.
А её муж, тот, кто действительно имел право и поддержку, к рассвету уже был заключён под стражу — и с того дня вся его жизнь прошла под наблюдением.
В ту бесконечно долгую ночь, когда она ждала рассвета, Су Эхуан испытывала именно это ощущение — тревожное, гнетущее, будто нечто злое уже крадётся к порогу. И сейчас оно вернулось.
Она ненавидела это чувство.
Постепенно её охватила нервозность. Она поднялась с ложа, прошлась по комнате, сделала круг, потом ещё один — движения были отрывистыми, почти бессознательными.
Что могло случиться? — думала она. Неужели Чжуньлин, вопреки своей решимости, всё же поддался? Она ведь проверила — и да, его сердце всё ещё отзывается на память, всё ещё смягчается перед её лицом. Он по-прежнему… жалеет её.
А если мужчина жалеет женщину — это уже половина победы.
Мысль эта укрепляла её решимость — остаться, не уезжать. Оставаться рядом. Использовать каждую слабину, каждый взгляд, каждую вспышку былой привязанности.
Но это странное, нарастающее беспокойство — оно сдавливало грудь.
Су Эхуан не выдержала и вновь принялась в уме перебирать всё, что было сделано раньше. Каждый шаг, каждую уловку, каждую опасность, с которой она уже когда-то сталкивалась.
Нет… всё чисто, — сказала она себе. — Все, кто был причастен к тому несостоявшемуся заговору… все, кто знал лишнее, — мертвы.
Даже если старшая госпожа Сюй в итоге и заподозрила её — это всего лишь подозрения. Ни у кого нет улик, которые действительно могли бы разрушить её.
Пока нет улик — они ничего не смогут с ней сделать.
