Пожар отразился на всех, но больше всего на ней. Единственным, кто остался рядом и взял отгул, чтобы ухаживать за Мэн Тин, оказался Шу Ян.
Она не знала, где искать Цзян Жэня. Звонила — никто не отвечал. Писала — сообщения оставались без ответа.
Однако сегодня… страх душил её так сильно, что голос дрожал от слёз. И вдруг звонок прошёл.
На ней всё ещё была больничная пижама в бело-синие полосы. Одна. Хрупкая. Беззащитная.
— Цзян Жэнь… — её голос едва держался.
Ответ пришёл хриплый, едва различимый:
— …что?
— Где ты?.. — она сглотнула. — Можно… можно я приеду?
Молчание.
Такое плотное, что слышались дыхание, сердцебиение, сама жизнь.
Она глубоко вдохнула, и срывающимся шёпотом выдохнула:
— Я помню. Это был ты, да? Ты вытащил меня из огня? Ты ведь держал меня… это были твои руки?
Цзян Жэнь стоял у окна. За стеклом цвели белые ночные фиалки, глядящие на луну. Он стиснул простыню так сильно, что пальцы побелели, а вены вздулись на тыльной стороне ладони.
Говорить было тяжело, но он заставил себя:
— Нет. Пожар был слишком сильный. Я бы не смог войти.
Мэн Тин не поверила, но он не дал ей ни объяснений, ни шанса спросить.
В палату вошёл его отец, директор Цзян, Цзян Цзюсянь. Увидев сына с телефоном в руке, он попытался сдержаться, но гнев прорвался наружу:
— Положи трубку!
Голос его был настолько резким, что даже Мэн Тин услышала его по ту сторону линии.
Цзян Жэнь опустил взгляд и молча завершил звонок. Он долго смотрел на тёмный экран, будто ещё что-то хотел сказать, но слова застыли в горле.
Отец не унимался:
— Ты с ума сошёл? Тебе жить надоело?! Как только очнулся, сразу начал нести бред: «Расстаться». Так расстанься! Что теперь? Геройствуешь?! Ты не святой, ясно? Не спаситель!
Позади стоял Гао И, ассистент, который не решался вмешаться. Цзян Жэнь оставался спокоен, как никогда.
Он был босой, торс обмотан бинтами, тело иссечено ожогами. Жара стояла адская, а в палате — белый, слепящий свет ламп.
Цзян Жэнь повернулся к Гао И:
— Принеси мне рубашку.
— Никто никуда не пойдёт! — взревел Цзян Цзюсянь. — Посмотрим, кто осмелится! Думаешь, бессмертный?! Да я сам тебя уложу обратно, если нужно будет!
Гао И замер. Он зависел от воли директора.
При этом Цзян Жэнь уже открыл тумбочку. Руки его дрожали, но он достал чёрную рубашку. Его глаза оставались пустыми и холодными, словно ничего человеческого в них не осталось.
Он медленно надел рубашку. Каждое движение давалось через боль. Пальцы дрожали, но он застегнул пуговицы до самого верха.
Гао И не мог отвести взгляда. Его глаза увлажнились.
Цзян Жэнь сжал губы, взял телефон и набрал номер, который знал наизусть.
— Я в больнице. Корпус B, VIP, палата 712. Приезжай.
— Хорошо… — голос Мэн Тин дрожал. — Я сейчас.
Он отключился.
Отец молча стоял, нахмурившись.
Цзян Жэнь включил телевизор. Там шла передача: участники преодолевали полосу препятствий, стараясь добраться до приза. Почти никто не справлялся. Все спотыкались, падали, тонули в воде, не доходя до финиша.
На экране как раз показывали, как один из них, уже почти добравшись до конца, сорвался и исчез под поверхностью воды.
Свет от монитора отражался в глазах Цзян Жэня.
Цзян Цзюсяню было почти пятьдесят. Сын родился поздно, он стал отцом, когда ему перевалило за тридцать. Только сейчас, наблюдая за тем, как этот мальчик молча застёгивает пуговицы на чёрной рубашке, он осознал, что тот больше не мальчик.
С самого рождения он был неугомонным: капризным, шумным и упрямым. Ни дня покоя, ни минуты тишины. Теперь, глядя на сына, Цзян Цзюсянь не узнавал в нём прежнего мальчишку. Перед ним сидел молчаливый и закрытый юноша, словно ничто в мире больше не способно было его тронуть.
Он вспомнил ту самую ночь, когда увидел его в городской больнице Х. Звонок из отделения был коротким и срочным, и он вылетел немедленно. Свет над дверью операционной горел восемь часов кряду.
Ожоги покрывали пятнадцать процентов спины. А ноги… кожа была содрана до мяса.
Даже под действием анестезии тело его вздрагивало во сне от боли, мышцы не отпускали напряжения.
Но он — мальчишка. И мальчики, как известно, не плачут. Даже когда корчишься от боли, слёзы не проливаются.
Тогда директор Цзян понял всё.
