Теперь под началом Вэй Шао — сорок тысяч всадников и пехотинцев.
На северной границе, с запада на восток, протянулась линия протяжённостью в тысячи ли — сплошь усеянная укреплёнными гарнизонами. На этом фронте Вэй Шао разместил почти четверть всех своих войск — около десяти тысяч человек.
Пока в землях Хань царила смута — власть раздроблена, полководцы делят трон, войны вспыхивают одна за другой, — за рекой Саньган, где начинается земля инородцев, произошло нечто иное.
Те, кого южане называли «варварами» — хунну, давно разделённые и рассеянные, — за последние сто лет вступили в свой золотой век.
Правящий теперь Великий шаньюй — Ие Мо — хоть и постарел, а его сыновья давно ведут скрытую борьбу за наследие, — всё же оставался человеком, которого Вэй Шао уважал как немногих в своей жизни.
Да, копыта железной кавалерии Вэйского дома однажды уже топтали степи у самого центра их ставки.
Но он, Вэй Шао, хорошо понимал: этот шаньюй, взошедший на вершину в одно время с его собственным дедом, — был едва ли не величайшим военным стратегом, которого ему довелось встретить.
За годы его правления население хунну значительно выросло.
А главное — численность их кавалерии, некогда едва дотягивавшей до ста тысяч, теперь выросла до заявленных тридцати тысяч конных бойцов.
А ведь боевые кони — на вес золота.
Иногда одна лошадь стоит дороже, чем десяток солдат.
За последние десять лет, пока южное продвижение хунну сдерживалось силами Вэйского дома, под предводительством этого стареющего, но ещё могущественного шаньюя, они устремились на запад.
Покорили Восточных ху, уду, суйшэнь, Лоулань и ещё с десяток иных племён и уделов, подчинили обширные земли Западного Края.
На севере же одолели царства Цюйше, Гэгунь и Синьли — все они, как и хунну, были народами тугого лука.
Даже столь выдающийся военачальник, как Вэй Шао, вынужден был признать, что этот хуннский шаньюй, стоящий на пороге смерти, является противником, которого ни в коем случае нельзя недооценивать.
Он мог бы позволить себе потерять Лянчжоу, если потребуется.
Даже Бинчжоу — пусть. Даже Цзичжоу.
Но Ючжоу — никогда.
Те десять тысяч воинов, оставленные им на севере, — это не просто пограничная стража.
Это другая Великая стена, выстроенная не из камня, а из живой плоти и воли.
Это — опора всей его северной базы, его последней линии тыла.
Что бы ни случилось на южном фронте, их задействовать нельзя.
Завтра, в момент рассвета, ровно в час Мао (с 5 до 7 утра), после обряда возношения флага и военного благословения, он лично выступит с войском в триста тысяч человек, которое смог собрать, — и сойдётся с авангардом, чтобы встретить армию Синь Сюня числом в пятьсот тысяч у северного берега Хуанхэ.
Там и решится: жизнь или смерть. Будущее — или конец.
Вэй Шао ясно понимал — это не будет лёгкая война.
Синь Сюнь, несмотря на своенравие и надменность, обладал внушительной мощью. К тому же — опьянён победой над Юань Чжэ в прошлом году, теперь он наверняка идёт на север с неистовым напором, в пьянящем угаре грядущего триумфа.
Но страх? Вэй Шао не знал такого чувства.
С того самого момента, как ему донесли: Синь Сюнь самозвано взошёл на трон и собирает армию, чтобы выступить против него, — кровь в его жилах словно разгорелась. С каждым днём она текла всё быстрее, наполняя его тело жаром, а душу — жаждой предстоящей битвы.
Он чувствовал подъём. Возбуждение. То самое, что может дать только война. Но не любая — не те мелкие стычки, что он пережил раньше.
Эта война — первая настоящая схватка между ним и одним из сильнейших соперников Поднебесной.
Буря грядёт. Перемены надвигаются.
Мир дрожит в преддверии удара грома.
Яо и Шунь, легенды древности, совершали свои великие деяния в такие же смутные времена.
А теперь — его черёд вписать имя в историю.
Великая война за девять провинций начинается.
Судьба мира перевернёт страницу.
Все приготовления завершены.
Завтра на рассвете — вознесение боевого стяга и выступление в поход.
В это предрассветное мгновение, в зале совещаний всё ещё горели лампы — Гунсун Ян, Вэй Цюань и остальные приближённые, не покладая рук, сверяли последние детали: маршруты поставки провианта, сигнальные пароли, смену вестников и охраны — всё то, что с виду кажется мелочью, но малейшая ошибка в чём-либо могла обернуться бедой для всей армии.
Когда небо начало темнеть, Вэй Шао, наконец, вернулся.
На пороге войны, с умом и телом, поглощёнными предстоящей кампанией, он вдруг уловил в себе другое чувство — мысль о той, что сейчас носит под сердцем его ребёнка.
Словно из глубины сердца поднялось что-то тёплое и щемящее — сильная, плотная волна нежности и невыразимой неохоты покидать её.
Он ступил на порог Шэяньсюй, невольно поднял взгляд.
В окне, как и все эти ночи, когда он возвращался в самое глухое время, по-прежнему горел мягкий, желтоватый свет.
Она всё ещё ждала.
Он на мгновение остановился. Потом быстро зашагал к крыльцу.
Заметив его, дежурная служанка уже хотела кинуться навстречу, но он сделал знак молчать.
В три шага поднялся по ступеням и тихо, очень осторожно, толкнул наполовину приоткрытую дверь.
Он на цыпочках обошёл ширму.
Но её на кровати не было.
Она сидела за туалетным столиком, спиной к нему. Перед ней на столе лежал раскрытый бамбуковый тубус с письмом.
Она склонилась, читая его — в мягком свете лампы светило её лицо, затаённое, чуть задумчивое.
Услышав его шаги, она без суеты опустила письмо, аккуратно свернула его и прижала под крышку шкатулки для расчёсок.
Вэй Шао подошёл сзади, опустился на колени, обнял её за талию, ладонью легко и бережно прикрыв её слегка округлившийся живот.
— От кого письмо? — негромко спросил он.
Сяо Цяо повернулась к нему, их взгляды встретились. Она тихо улыбнулась:
— От сестры. Из Линби. Принёс генерал Цзя — только что.
Вэй Шао взглядом чуть дрогнул.
— А… — лишь кивнул он. Ни о чём больше не стал спрашивать.
