Цяо Пин проводил Вэй Шао далеко за западные ворота города — более чем на десять ли. Когда Вэй Шао слез с коня и вновь приглашал его вернуться, Цяо Пин остановился, велел слугам помочь ему сойти с повозки и, улыбаясь, сказал:
— Есть кое-что, что я давно хотел сказать тебе лично, но всё никак не выпадало случая. Вчера наконец увиделся с тобой, а сегодня ты уже собираешься в путь. Могу ли я воспользоваться моментом и поговорить с тобой?
Вэй Шао ответил:
— Прошу, не стесняйтесь, тесть. Пойдёмте сюда.
Он взял Цяо Пина за руку и повёл к обочине дороги.
Лэй Янь, заметив, что Цяо Пин собирается вести приватный разговор с господином хоу, приказал своим людям удалиться и повёл оставшихся воинов подальше в сторону.
Вэй Шао спросил:
— Тесть, что вы хотите сказать? Говорите открыто.
Цяо Пин повернулся лицом к северу.
Вэй Шао не сразу понял, но последовал за ним.
Навстречу дул северный ветер, и Цяо Пин внезапно опустился на колени, прикоснулся лбом к земле, с глубоким почтением совершая глубокий поклон.
Вэй Шао слегка удивился и спросил:
— Тесть, что это значит?
Цяо Пин поднялся с земли после глубокого поклона и серьёзно произнёс:
— От имени рода Цяо я склоняюсь перед духами прежних героев — генералa Сянь Ху и твоего старшего брата — в знак глубокого уважения и благодарности. Я не смею просить прощения, но именно моя благодарность, а также признательность за великодушие старой госпожи и твоя собственная снисходительность побудили меня совершить этот поклон.
Вэй Шао повернул голову к северу, на бескрайние просторы, и молчал. Его лицо стало серьёзным.
Цяо Пин медленно продолжил:
— Раньше всё это было виной рода Цяо. Генерал Сянь Ху и его сын погибли из-за наших ошибок. Твоя рана ещё не зажила. И теперь, из-за моего невнимания, чуть не пострадал генерал Вэй Лян. Моё чувство вины трудно передать словами. Твоё великодушие оставляет меня без слов. Ты первым вернул голову моего брата, чтобы он мог быть достойно похоронен…
Вэй Шао вдруг спокойно ответил:
— Тесть, не стоит беспокоиться. Я вовсе не из тех, кто склонен к великодушию. То, что мы сегодня стоим здесь и говорим — всё благодаря Маньмань.
Цяо Пин глубоко выдохнул, словно сбрасывая тяжесть с души, и начал говорить:
— Вот что я хотел сказать тебе, господин хоу. Когда мой старший брат решился связать наши семьи браком, это было не только ради примирения старых обид, но, и чтобы, опираясь на твою силу, сохранить уезд Яньчжоу, окружённый сильными врагами. Мой брат был хитёр и дальновиден, но я тогда не мог смириться с тем, что отдаю свою дочь так поспешно замуж. Она была у меня одна, и после смерти её матери я не желал ничего другого, кроме как чтобы у неё была счастливая семья, чтобы её любил муж, и чтобы жизнь у неё шла гладко — вот моё самое большое желание.
— Но обстоятельства вышли из-под моего контроля, и я был бессилен, поэтому и выдал её за тебя…
Вэй Шао медленно повернул голову и посмотрел на Цяо Пина.
Тот не заметил взгляда и продолжил:
— Я не скрываю правды: между нашими семьями было много обид. Если бы я был на месте другого, боюсь, не смог бы хорошо относиться к дочери другой стороны. Поэтому в первые дни после свадьбы я сильно переживал за Маньмань…
— Господин хоу, — продолжал Цяо Пин, — возможно, ты не знаешь, что с самого детства мы с её матерью окружали Маньмань заботой и лаской. После преждевременной смерти матери я берег её как зеницу ока. В вопросах воспитания, может, и не всегда был безупречен. Я боялся, что, выйдя замуж, она не сможет должным образом исполнить супружеский долг и не сможет наладить хорошие отношения с семьёй мужа.
— Но что меня по-настоящему удивило, так это милосердие и любовь госпожи Сюй, её забота о ней, а также твоя терпимость и внимание, несмотря на её простоту и неопытность. И теперь, когда ты ради её слова оставил все дела и лично сопроводил её домой — всё это наполняет меня радостью, но и глубоким чувством стыда. Я не могу не признать — все мои прежние сомнения были лишь плодом моего собственного недоверия и суеты.
Вэй Шао молчал, слушая.
Цяо Пин тяжело вздохнул:
— Я давно уже ничего не значу, и теперь остался лишь с израненным телом. Жизнь, смерть, честь и позор для меня — словно проходящие облака. Единственное, что я не могу отпустить — это моя дочь. Она с детства была сдержанной и терпеливой. Даже если у неё были печали и тревоги, она ни слова не произносила мне, боясь, что это заставит меня волноваться. Именно поэтому я её так берегу.
— Сегодня, стоя передо мной, господин хоу, хотя я и не могу увидеть твоё лицо из-за слепоты, я ясно ощущаю твою благородную осанку и великодушие. Потому я с полной серьезностью доверяю тебе остаток жизни моей дочери.
— Я знаю, что ты — не простой человек. Если однажды ты достигнешь великих высот, прошу, береги Маньмань и подари ей счастье на всю жизнь. За это я буду бесконечно благодарен.
С этими словами он низко поклонился Вэй Шао.
Вэй Шао, поражённый, поспешил поддержать старика.
Цяо Пин выпрямился и улыбнулся:
— Теперь, пожалуй, я отпускаю тебя. Надеюсь, что господин хоу скоро объединит страну и подарит народу мир и процветание.
Вэй Шао сидел на коне, долго провожая взглядом повозку Цяо Пина, которая медленно исчезала из виду. Он задумался, погрузившись в собственные мысли, а затем повернул лошадь и двинулся на запад.
К вечеру до постоялого двора оставалось около нескольких десятков ли пути. Если ехать быстро, можно было бы успеть до наступления темноты.
Но Вэй Шао ехал всё медленнее, словно его мысли были далеко от дороги.
Лэй Янь давно заметил его странное поведение, и хоть сомневался, не стал задавать вопросов, а просто тоже сбавил скорость.
За десять ли до постоялого двора Вэй Шао внезапно остановился у обочины и сказал Лэй Яню:
— Ты веди людей к постоялому двору, разместись там и жди меня.
Не объясняя причин, он резко развернул коня, сжав бока животного и низко шепнув команду. Лошадь, привыкшая к ограничениям после долгой дороги, наконец-то была отпущена в свободный бег. С радостным ржанием она сорвалась с места и помчалась вперёд.
Под удивлёнными взглядами Лэя Яня и спутников Вэй Шао один, верхом на коне, вскоре растворился в густых сумерках вдали.
Вэй Шао вернулся к воротам Яньчжоу, и ночь уже полностью опустилась на город. Страж, услышав зов, поднялся на стену и, освещая путь факелом, с удивлением узнал в госте того самого Вэй Шао, которого в тот же день отправляли из города. Спешно приказал открыть ворота.
Вэй Шао прошёл сквозь медленно распахивающиеся ворота, по пустынным улицам под светом луны направился к дому рода Цяо.
…
После ужина госпожа Дин и Да Цяо пришли в комнату Сяо Цяо, держа на руках Ли`эр.
Госпожа Дин и Чуньнян занимались шитьём, а две сестры — Да Цяо и Сяо Цяо — разговаривали, одновременно играя с Ли`эр и Фэйфэй.
В комнате царила непрерывная радость и смех.
Внезапно у двери раздались быстрые шаги. Слуга распахнула дверь и заглянула внутрь:
— Госпожа! Госпожа Сяо! Господин хоу вернулся!
В комнате на мгновение воцарилась тишина, госпожа Дин и Да Цяо повернули головы.
Сяо Цяо удивлённо подняла глаза.
Дверь открылась, и в проёме стоял Вэй Шао.
Госпожа Дин была полна радости, быстро отложила иглы и встала, чтобы встретить его:
— Заходите скорее! Вы, наверное, ещё не ели? Подожди-ка, тётушка сейчас всё приготовит.
Сказав это, она поспешила на кухню.
Вэй Шао переступил порог, поклонился госпоже Дин и Да Цяо, а затем улыбнулся:
— Спасибо, тётушка. Я не голоден. Вернулся, чтобы поговорить с Маньмань.
Он взглянул на Сяо Цяо.
Госпожа Дин немного удивилась, потом улыбнулась:
— Хорошо, хорошо, вы поговорите. Я не буду мешать, если что — зовите.
Да Цяо взяла на руки сына, Чуньнян — радостно щебечущую Фэйфэй.
Все быстро вышли из комнаты, оставив Вэй Шао и Сяо Цяо наедине.
Сердце Сяо Цяо забилось быстрее, и она медленно встала.
— Вы…
Она замялась, собираясь спросить, зачем он вернулся и что хочет сказать, но внезапно Вэй Шао быстро подошёл, широко распахнул объятья и крепко прижал её к себе.
— Маньмань, раньше я причинял тебе боль! — тихо прошептал он у её уха, крепко обнимая.
