Она распахнула глаза, едва поспевая за происходящим.
Прежде чем осознать, что случилось, он уже перевернул её и прижал к спинке дивана.
Тонкие бретельки её платья не выдержали резкого движения, ткань лопнула с тихим щелчком.
Это был он, тот самый молодой Цзян Жэнь. Дерзкий, настойчивый, неудержимый.
Она не успела ничего понять. Он осторожно целовал её сзади, словно крылом, но за этими поцелуями ощущалась неоспоримая сила, будто выбора у неё не было вовсе.
Она попыталась отстраниться, неуверенно шевеля ногами:
— Мне неудобно… Я не могу… — голос её звучал сбивчиво, в висках отдавался пульс.
Он хмыкнул:
— Никаких движений. Запоминай. Хочу, чтобы ты помнила каждую деталь.
Мэн Тин то вспыхивала, то ворчала:
— Я же получу психологическую травму, Цзян Жэнь! Цзян Жэнь!
Он склонился ближе и прошептал ей в ухо:
— Запомни моё чувство, мою боль, моё желание… и всю ту жизнь, что я мечтаю прожить рядом с тобой.
Ночь растянулась.
В начале, может, она и могла расплакаться от эмоций, от беззащитности, но потом… потом ей хотелось только вцепиться в него и оставлять следы на коже. На его спине остались царапины, словно метки от пройденного вместе пламени.
Их ночь была страстной, безудержной, до полного истощения. А утром, когда первые лучи прокрались на пол, он укутал её одеялом и прижал к себе. Она, измученная и обессиленная, всё ещё спала в его объятиях.
Проснувшись, Мэн Тин первым делом захотела его ударить.
Всё, чего ей хотелось — это чтобы юный Цзян Жэнь стал немного более лёгким, немного более игривым… но не вот так, не столь буквально.
Он испугался, увидев, что она вот-вот заплачет.
Он знал, что она привыкла вставать рано, её организм жил по расписанию. Теперь, первой открыв глаза, она столкнулась с последствиями их ночи.
А он? Он не сомкнул глаз ни на минуту. От возбуждения. От счастья. Потому что рядом с ним лежала она.
Он коснулся губами её ясных глаз, а затем провёл по её мягкой, нежной щеке и, наконец, нашёл её вишнёвые губы, как будто в них была заключена вся нежность мира.
Мэн Тин переплела с ним пальцы. В её груди давно жил вопрос, и теперь, в этом покое, он сам попросился наружу:
— А когда ты впервые… полюбил меня?
Цзян Жэнь усмехнулся, не спеша с ответом:
— Днём расскажу.
Позже, когда она немного отдохнула, всё ещё неуверенно ступая, он взял её на руки и вынес за порог.
Они приехали к старым воротам Седьмой школы и соседнего профтехучилища.
Мэн Тин подняла голову, и в её взгляде отразились тёплые воспоминания.
Школьники в форменной одежде, услышав звонок, спешили внутрь, почти бегом. А по другую сторону дороги, студенты профтеха, как и прежде, двигались не спеша. Вальяжные, независимые, будто весь мир был у них в кармане.
Всё было так же, как в те дни, когда по этим же улицам ходили они с Цзян Жэнем.
Поколения сменяли друг друга, но школа оставалась прежней. Словно хранительница времени, она наблюдала за мечтами юных и запечатлевала следы их первой любви.
Он нёс её на руках до автобусной остановки.
Триста шестьдесят пять дней в году, кто знает, сколько раз она стояла здесь, дожидаясь автобуса домой?
А он, в тени переулка, со жвачкой за щекой, склонив подбородок к рулю мотоцикла, наблюдал за ней издалека.
Цзян Жэнь молча смотрел украдкой с тем нетерпением, которое не знает слов.
Как же ему тогда хотелось увезти её. Забрать к себе. Сделать своей.
Это было в пору цветения акации. Лёгкий ветер поднимал белые лепестки, и те оседали на её волосы. Он смотрел, и сердце его грохотало, как будто сейчас всё решится.
С тех самых пор, когда она была скромной девочкой в уголке класса, и до тех пор, как стала самой красивой в школе, каждый её взгляд, каждый её шаг воскрешал в нём чувство. И каждый раз он влюблялся заново.
Теперь, где бы он ни находился, именно там был её дом.
Мэн Тин протянула руку, и цветок акации мягко, почти невесомо опустился ей в ладонь.
Она подняла глаза на него. И в этот миг ей показалось, что сквозь все прожитые годы, сквозь слои времени, что налегли между ними, она впервые ясно увидела того мальчишку, с которого всё началось.
Ветер донёс глухой рев мотора.
Юноша снял с головы шлем.
Серебряные волосы, чёрная серьга, дерзкая полуулыбка.
Он стоял перед ней, озарённый светом заката, будто восстал наперекор всему миру.
