А сейчас, в настоящем, девушки в Юаньшиюане демонстрировали такую решимость, что сердце сжималось от гордости. С тех пор как Нань Синь — одна из воспитанниц Мин И — была отобрана в число лучших боевых культиваторов, над академией будто пронёсся горячий ветер. Мин И, стоя на холме, видела, как над зелёным женским крылом вздымалось сине-фиолетовое свечение: плотные потоки юань медленно клубились в воздухе, дышали, пульсировали, как живое сердце.
— В самом городе, — заговорил стоящий рядом Чжоу Цзыхун, — в этом месяце почти не осталось брошенных младенцев. Мы добились того, чтобы семьи начали менять своё мышление. Но в дальних деревнях, в тех, что ещё держатся старого уклада… там девочек по-прежнему выбрасывают, как ненужное.
Он сделал паузу и добавил, глядя ей в лицо:
— Я уже расставил людей. В каждом селе теперь есть наш человек. Если появится хоть одна девочка — её найдут и привезут сюда. Можете быть спокойны, да сы.
Мин И кивнула и улыбнулась, легко хлопнув в ладони:
— Ты… всё такой же. Самый надёжный из всех.
Слова были добрые, искренние — но в них ощущалась сухость официальности. Тон, который не оставляет пространства для душевной близости. Чжоу Цзыхун на миг отвёл взгляд. В груди у него шевельнулась глухая обида.
Так долго не виделись. И вот, когда она стоит рядом — говорит только о деле, о порядке, о городе, о детях. Разве в её сердце не осталось ни крупицы горечи? Ни одного воспоминания, которое всё ещё щемит?
Он ждал. Хотел увидеть в её взгляде хотя бы тень усталости, хоть малейшую трещину — в голосе, в дыхании, в дрожании ресниц. Если бы она всего на миг показала, что ей тяжело — он бы нашёл слова.
Сказал бы: «Пойдём со мной. Я уведу тебя прочь от всего этого. Заберу у Цзи Боцзая. Верну тебе свободу.»
Но Мин И не оставляла ни единой зацепки. Ни следа колебания, ни намёка на сожаление. В глазах Мин И — от начала и до конца — была только радость.
Когда она прибыла, то сразу предупредила: задержаться сможет лишь до конца часа шэнь — не позже. Время поджимало. Чжоу Цзыхун тихо вздохнул и, словно нехотя, произнёс:
— Сегодня сановник Сыту задержался из-за одного дела об убийстве, не смог прийти поприветствовать госпожу лично. Вы не желаете немного подождать его?
Сыту Лин тоже день и ночь помнил о своей старшей сестре Мин, но сейчас у него действительно не было ни времени, ни возможности.
В последние дни в городе участились таинственные убийства, и жертвами становились женщины с врождённым даром к юань.
Дело было запутанное, тревожное, и если он не сможет пролить на него свет — как он посмотрит Мин И в глаза?
Он знал: для неё каждая такая смерть — это не просто цифра в отчёте. Это — имя, лицо, девочка, которую кто-то когда-то мог бы спасти.
Но следствие шло тяжело. Одно только вскрытие заняло целый час. Когда он наконец в спешке покинул зал судебных дел и распорядился закрыть материалы, на улице уже опустилась тьма.
Он мчался, прижимая к груди чиновничью шапку, словно боялся, что она сорвётся с ветром. Сыту Лин бежал к Юаньшиюаню, не глядя под ноги, сжав зубы от напряжения.
Слуга Фу Юэ, едва поспевая за ним, с трудом держался на расстоянии:
— Господин… помедленнее хоть немного!
Но замедлиться он не мог.
Он хотел успеть. Хотел успеть рассказать сестре Мин какой он теперь стал. Хотел сказать ей, что дело, которое не могли распутать даже старшие чиновники, — цепь жестоких убийств, — он… он раскрыл за пять дней.
Он не подвёл её. Он не зря получил назначение.
Он доказал, что достоин доверия.
И пусть у него нет юань. Пусть он не может, как Цзи Боцзай, заслонить её собой в бою — но он вырос. Он теперь тот, кто может нести ответственность, стоять на передовой, быть опорой.
Ветер метался по пустому проходу у ворот, приподнимая лёгкую пыль, кружа песчинки у порога.
Сыту Лин, запыхавшись, вбежал во двор и сразу огляделся.
И только увидел, как Чжоу Цзыхун стоит в одиночестве — под молодой рощицей бамбука. Тень от стеблей лежала на его плечах, длинная и неподвижная.
— Сестра Мин?.. — выдохнул он, не в силах скрыть напряжения в голосе.
Чжоу Цзыхун ответил негромко, почти шёпотом:
— Уехала.
Им нужно было возвращаться — законодательные вопросы требовали её участия, а ещё — согласование связей между новым Чаояном и Дворцовой столицей.
Мин И ждала его. Целых полчаса, задержав выезд.
Но в итоге… вынуждена была уйти.
Она лишь оставила ему лакированную коробочку с пирожными — молча, без записки.
Сыту Лин остолбенело смотрел на ворота, туда, где она только что была — или могла быть. Губы крепко сжаты, в глазах — предательский блеск. Он пытался сдержаться, но… всё внутри уже горело.
Он ведь так долго её не видел.
Чжоу Цзыхун ещё может писать ей официальные отчёты. А что он?
Он — только судья из Судебного ведомства, а его дела слишком мрачны, чтобы рассказывать о них. Он боялся, что, если напишет о трупах, убийствах, изувеченных телах — она только расстроится. А если просто послать письмо с вежливым «всё хорошо, кланяюсь» — министры сочтут его послание пустым и вернут назад с пометкой «без пользы к архиву».
Он думал: сегодня, наконец, скажу всё лично.
Хотел встать перед ней, гордо вскинуть голову и заявить: «Сестра Мин, ты только посмотри, кем я стал!»
Но убийца… чёрт побери… убийца выбрал именно этот день, чтобы выдать себя.
А у него — долг.
Он не мог бросить дело. Не мог уйти от тела женщины, чей дар к юань угас в крови и боли. Она тоже когда-то была такой же девочкой, как те, что Мин И спасала.
Он не мог предать ни её, ни сестру Мин, которая учила его когда-то, что справедливость не может ждать.
Когда воздух вышел из груди, он осел прямо на плиточный пол.
Пыль прилипала к его мантии, но ему было всё равно. Он закрыл глаза, прижал рукав к лицу и вытер влажные ресницы:
— …Когда… она придёт в следующий раз?..
Чжоу Цзыхун молча посмотрел на него.
Сердце сжалось.
Он не сказал ничего.
Потому что не знал.
Потому что новый двор, что только начали строить, даже не включал покоев для неё. Только залы для обсуждений, только комнаты для приёмов.
Потому что летающий остров — её место, её дом, находился слишком близко, и всё же слишком далеко.
Как и она сама.
