Счастье обрушилось внезапно, так внезапно, что казалось нереальным. Теперь они вместе ходили в маленькие харчевни, ранними утрами выбирались на берег собирать моллюсков, а вечером, словно дети, держались за руки и гуляли по песку. Закат был круглым и ясным, небо полыхало, как роскошный ковёр, и солнце уходило в море, словно золотая вышивка на этом ковре. Она никогда не видела таких закатов. Он обнимал её за талию, и она клала голову ему на плечо, пока медленно сгущались сумерки. Между небом и морем люди были крошечными, словно песчинки.
— Я хочу быть с тобой двумя песчинками, — сказал он. — Целую жизнь на этом берегу, неразлучно.
Она усмехнулась:
— Глупости. Волна ударит — и нас разнесёт.
— Нет, — он сжал её сильнее. — Даже если меня унесёт, следующая волна вернёт обратно.
На востоке зажглись первые звёзды.
— На этой неделе я съезжу домой, — сказал он. — Хочу рассказать матери о нас. Она поможет уговорить отца. Циньвэй, моя мать самая добрая в мире. Она непременно полюбит тебя.
Она глядела на россыпь звёзд и рассеянно переспросила:
— Правда?
— Конечно. Я люблю тебя — значит, и мать полюбит. Главное — пройти её, потом с отцом будет проще.
Ночное небо мерцало, море тихо плескалось, а он держал её за руку. Песок был мягким, словно облако.
Когда он уехал, дни превратились в бесконечное ожидание. Стрелки часов двигались мучительно медленно. И вот, наконец, звонок. В голосе его звенела радость:
— Циньвэй, мать сперва колебалась, но сказала, что предоставит мне выбор.
Сердце её успокоилось, и она только попросила:
— Главное, не ссорься с родными ради меня.
Он звонко рассмеялся:
— Что ты! Она видит, что я твёрдо решил, и уступила. Все матери такие.
Она счастливо улыбнулась:
— Отдыхай спокойно, я дождусь тебя.
— Мать хочет, чтобы я задержался ещё на несколько дней. Да и я тоже думаю, стоит провести с ней время. А ты смотри, если будет жарко и есть трудно. Иди ешь на улице.
— Знаю, не волнуйся.
Он понизил голос:
— А я всё же тревожусь. Вдруг, пока меня нет, ты полюбишь кого-то другого?
Она воскликнула:
— С тобой-то хлопот выше крыши, куда уж ещё?
Он засмеялся, и в ту минуту она вспомнила, что их разговор слушает центральная станция, и краска залила ей лицо.
— Всё, больше не говорю, — поспешила она. — До свидания.
— Через пять дней встречаемся, — сказал он. И добавил, словно играючи: — Сто двадцать часов. Я уже отсчитываю. Как же это долго.
Да, сто двадцать часов. Бесконечно долго. Но разве это важно? Пройдёт время, и снова можно будет увидеть его.
Она улыбнулась. Только бы дождаться этих ста двадцати часов.
Сто двадцать часов — на словах кажется недолго, но на деле это тягучее, изнурительное ожидание. Казалось, солнце едва шевелит тень, и от рассвета до заката протягивается мучительно длинный путь. К счастью, он звонил ей каждый день, и хотя телефонные разговоры будто бы уносили время с невероятной быстротой, всё равно, как только успеешь обменяться парой фраз, оказывалось, что пролетело уже полчаса.
Наконец настал последний день. С раннего утра он позвонил:
— Я выезжаю в полдень, а вечером мы сможем поужинать вместе.
Она ответила:
— Цзяи заболела, я поменялась с ней и сегодня дежурю после обеда.
— Ничего страшного, я подожду, — сказал он.
Цзяи действительно сильно простудилась. Жар не спадал, и потому она совсем ничего не ела. Девушка пробормотала:
— Вот бы поесть ананаса…
— Не нужно так намекать, я сама схожу и куплю, — засмеялась Циньвэй.
Подруга высунула язык:
— Тогда заранее благодарю.
— С таким жаром, а всё ещё находишь силы капризничать! — пошутила Циньвэй. — Настоящая обжора.
Цзяи слабо улыбнулась:
— Больным позволено выдумывать самые нелепые прихоти.
Циньвэй налила в миску кипяток и вынесла на воздух остужать:
— Пусть постоит, я вернусь с ананасом и замочу его в этой воде, тогда можно будет есть.
Клубящийся пар поднимался белым дымком. Цзяи, одолеваемая жаром, задремала. Когда проснулась, лихорадка слегка спала, вода остыла, а Циньвэй всё не возвращалась. Она удивилась, умылась и вышла из комнаты. В этот миг увидела, как соседка по общежитию, Фан Явэнь, запыхавшись вбежала во двор:
— Цзяи! Скорее! Твоя Циньвэй попала в беду. Её сбила машина в городке!
Цзяи застыла, словно поражённая молнией, а палящее яркое солнце больно впилось в глаза, как иглы.
