Чжао Шанфан ответил:
— Его высочество ван Чжао, разумеется, также будет присутствовать.
Сяо Динцюань нахмурился ещё сильнее:
— То, что он будет присутствовать, я и сам знаю. Я спрашиваю: ему дозволено командовать войсками?
Фу Гуанши ответил:
— Его высочество ван Чжао лишь участвует в церемонии встречи, но войска ему не поручены.
Сяо Динцюань удивился:
— Почему так? Ван Чжао уже прошёл обряд совершеннолетия, удостоен титула вана — отчего же его не считают достойным доли в этом?
Чжао Шанфан начал было:
— Это повеление его величества…
Но наследный принц перебил:
— То, что государь так распорядился, вовсе не значит, что он оберегает вана Чжао. Скорее опасается, что поручить столь юному столь тяжкое дело, вызовет недовольство во дворе. Государь заботится о том, чтобы умилостивить сановников и разве сыновья не должны понимать сердце отца?
Он сделал паузу, и, обведя взглядом чиновников, продолжил мягко:
— Со мной в столице лишь два родных брата. И если на столь великом торжестве одному даётся честь, а другому — нет, то разве это не унизит вана Чжао? И разве это не вызовет нарекания и со стороны срединного дворца?
Он посмотрел на Чжао Шанфана и с улыбкой прибавил:
— Разумеется, я лишь вношу предложение. Сможет ли оно быть принято решать вам, сведущим в ритуалах. Укажите мне, как будет вернее.
Чжао Шанфан был крайне смущён: оглянулся по сторонам и, желая уйти от прямого ответа, сказал:
— Пусть почтенные коллеги выскажут свои мысли.
Правый помощник Сун Сиши, всегда дружески расположенный к наследному принцу и отличавшийся гибким умом, поспешил поддержать:
— Ваше высочество мыслит глубоко и обнимает всё сразу, нам до этого далеко. Столь чистое сыновнее усердие и братская любовь достойны умиления, мы как можем не внимать? Я и господа вместе сию же минуту поднесём государю прошение: чтобы и его высочеству вану Чжао поручили командовать войсками в обряде.
Глава ведомства Гуанлусы, управления императорских угощений, к делу не причастный, но давно находившийся в распрях с Тайчанси, тут же ударил по столу и поддакнул:
— Господин Сун говорит разумно. А что думает господин Чжао?
Чжао Шанфан, оказавшись под таким ударом, сердцем возроптал, но деваться было некуда, и он вымолвил невнятно:
— Я полагаю… что слова его высочества и впрямь согласны с небесным порядком…
Он ещё не успел договорить, как глава ведомства Гуанлусы поспешно перебил:
— Господин Чжао тоже не возражает, это и вовсе прекрасно! Пусть господин Фу, как глава Тайчанси, первым подаст императору челобитную, а мы все подпишем вместе.
Сяо Динцюань с улыбкой сказал:
— Наша держава стоит на ритуале. Все дела должны вершиться в согласии с ним. А вы, почтенные господа, занимаете места и есть истинные опоры государства. Во многом нам приходится полагаться именно на вас.
Чиновники спешно поклонились, принимая похвалу. А наследный принц уже рассмеялся и, поднявшись, покинул зал.
Когда все приготовления были окончательно улажены, Гу Сылинь уже расположил войско на подступах к столице. Теперь оставалось лишь дождаться императорского повеления и вступить в город с триумфом.
Наследный принц ещё на рассвете отправился в Восточный дворец: в час инь[1] поднялся, переоделся в парадные одежды и, по повелению, выехал на золотой колеснице к северным воротам внешнего города — Бэйлуо-мэнь.
Солнце только что поднялось, и зной ещё не стал удушающим. Но сегодня наследный принц должен был встречать полководца от имени государя и затем возносить жертвы предкам, потому облачён был в полный обрядовый наряд: многослойные одежды из тонкой парчи, нижнюю тунику и наколенник, поверх — кожаный пояс, нефритовые подвески, широкая орденская лента, да ещё и меч у бедра. Даже шагать в таком облачении было трудно, а уж стоять на солнце, тем более.
Он поднялся на городскую стену; едва прошло несколько мгновений, как пот уже ручьями стекал по его лицу. Евнухи, стоявшие рядом, то и дело отирали жемчужные капли со лба его высочества, пока он ожидал прибытия войска.
Сяо Динцюань шагнул к зубцам стены и взглянул вниз. Там стояли ван Ци и ван Чжао, оба в полном доспехе, сидевшие на боевых конях; позади них тесным строем, тысяча воинов гвардии, а ещё дальше, по сторонам, выстроились сотни сановников. И хотя собралось более тысячи людей, слышен был лишь звонкий крик цикад на верхушках деревьев да птичий щебет в рощах. Ни единого иного звука… И зрелище это было поистине величественным и грозным.
Он стоял над тысячами и тысячами людей, и всё же чувствовал: на высоких перилах трудно удержаться, а в высоких кронах всегда гуляет ветер. Император, с одной стороны, щедро вознаградил Гу Сылиня, велел наследному принцу лично встретить его, тем самым даровал племяннику немалую честь. Но с другой повелел, чтобы в обряде у городских врат командовали войсками и ваны. И тем самым ещё более всколыхнул и без того смутное течение придворных дел.
Ведь всем было известно: двенадцать высших гвардейских войск — Цзинъу-вэй («Золотые кирасы»), Хубэнь-вэй («Тигриные воины»), Юйлинь-вэй («Пернатая стража»), Шэньцэ-вэй («Войско Божественного замысла»), Тяньцэ-вэй («Войско Небесного плана»), Лунсян-вэй («Драконьи знамёна»), Фэнсян-вэй («Фениксово воинство»), Баотао-вэй («Леопардовые шеренги») и Фэйсюн-вэй («Медвежья стража») — по имени числились под началом четырёх ванов и царственных супругов, но на деле находились в руках самого государя.
А двадцать два гарнизона Столичной армии — Цяньхоу-вэй («Передний» и «Задний отряды»), Цзо-ю-вэй («Левый» и «Правый отряды»), Удэ-вэй («Войско Воинской доблести»), Увэй-вэй («Войско Грозной силы»), Гуанъу-вэй («Войско Великой защиты»), Синъу-вэй («Возвышенной храбрости»), Инъу-вэй («Подлинного мужества»), Шэньу-вэй («Непобедимой мощи»), Сюнъу-вэй («Славной победы»), Чжэньу-вэй («Прозрачного воинства»), Сюаньу-вэй («Орлы в полёте»), Инъян-вэй («Храбрые всадники»), Тяньчан-вэй («Вечное небо»), Хуайюань-вэй («Далёкий мир»), Чунжэнь-вэй («Истинного человеколюбия»), Чанхэ-вэй («Великой реки»), Цишоу-вэй («Знамённая стража»), Чжэннань-вэй («Войско Южного покоя») и Июн-вэй («Доблестных добровольцев») — управлялись через Столичный гарнизон.
[1] это время с 3:00 до 5:00 утра
