Хуа Жунцзянь, поймав её взгляд, не смутился. Напротив, он самодовольно расправился, приняв позу, которую считал особенно обольстительной. Его глаза, яркие, как звёзды, сверкнули в ответ.
Он небрежно облокотился на столик, подперев голову рукой. Распавшийся после схватки узел волос струился меж пальцев, смешиваясь с мехом чёрной лисьей накидки. Если присмотреться, губы его имели любопытную форму: по центру чуть опущены, а к уголкам приподнимаются, будто всегда хранят насмешливую полуулыбку. Это придавало лицу холодную, почти аристократическую отстранённость, совсем не ту, что в обычной его болтовне.
В таком виде он и впрямь был привлекателен.
Ань Цзю не могла не отметить этого и, не скупясь на слова, заметила:
— У тебя, вижу, большой опыт в продаже улыбок. Стоит тебе просто прилечь — и уже можно брать немалые деньги.
Лицо Хуа Жунцзяня дёрнулось. Внутренне он уговаривал себя: «Хуа-эр, эта женщина просто не умеет держать язык за зубами. Будь спокоен. Будь! Спокоен!»
Он закрыл глаза, глубоко вдохнул, медленно выдохнул и, стиснув зубы, процедил:
— Из-за того, что ты хоть немного симпатична, я промолчу.
Ань Цзю кивнула с серьёзным видом:
— У тебя, несомненно, высокий профессионализм. Но я не заплачу тебе и не лягу с тобой. Так что терпишь зря.
Хуа Жунцзянь не понял, что значит «профессионализм», но вторую часть уловил прекрасно. В груди вдруг вспыхнуло пламя, он с грохотом разбил ладонью стоявший перед ним столик.
— Четырнадцатая Мэй! — выкрикнул он. — Ты вообще женщина или кто? Разве подобное прилично говорить?!
— А что именно «подобное»? — спокойно спросила она.
— Что… что именно?! — он почувствовал, как кровь приливает к голове, но, выговорив это, сам растерялся. Сердился он не на насмешку, а на то, что она говорит так откровенно.
«Вот ведь, — пробормотал он, — с жиру бесишься…»
Обычно его вспышки гнева были напускными, но теперь Ань Цзю ощутила, что злость настоящая, поэтому промолчала.
Дорога потонула в тишине.
Когда до города оставалось недалеко, Хуа Жунцзянь первым нарушил молчание:
— Раньше я думал, ты ледяная красавица, а оказалось — болтушка. И не просто болтушка, а каждая фраза как нож!
После этих слов Ань Цзю вдруг осознала, что уже не так замкнута, как прежде, и может разговаривать с людьми.
Наверное, всё из-за Мэй Цзю. Её лицо омрачилось.
«Странно, — подумала она, — ведь этот человек совсем не похож на Мэй Цзю. Почему же ей захотелось говорить именно с ним? Наверное, потому, что привыкла к чьему-то голосу рядом. Мэй Цзю умерла, и в душе стало пусто».
— Эй! Эй! — Хуа Жунцзянь, заметив её печаль, испугался, что перегнул палку. Он подвинулся ближе. — Прости, это я несу чепуху. Я сам болтлив, сам виноват.
Он ударил себя в грудь, изображая готовность к жертве:
— Бей, не стану сопротивляться!
Ань Цзю, привыкшая не поддаваться на грубость, но смягчалась от искренности, невольно улыбнулась.
Её лицо, и без того нежное, в этот миг озарилось тихим светом внутренней силы, и эта лёгкая улыбка стала похожа на цветок, пробившийся сквозь камень: неяркий, но до боли прекрасный.
Хуа Жунцзянь застыл, забыв, что хотел сказать.
Она же, вновь повеселев, поддела его:
— И всё-таки ты странный человек: сам говоришь колкости, а когда тебе ответят — обижаешься.
В этот момент послышался стремительный топот копыт.
— Второй господин Хуа! — донёсся знакомый голос.
Хуа Жунцзянь не ожидал, что человек появится так скоро. Он приоткрыл ставню.
— Мо Сыгуй, — произнёс он.
— Где четырнадцатая Мэй? — спросил Мо Сыгуй, голос его дрожал от нетерпения.
— Она?.. — Хуа Жунцзянь уже собирался подшутить, но Ань Цзю отдёрнула его за рукав.
Она выглянула из окна и, увидев Мо Сыгуя верхом, не смогла скрыть удивления.
