— Цзян Жэнь… Цзян Жэнь…
Имя «Жэнь» — терпение — ему дали не случайно. Он плакал с первых мгновений жизни. Слабо, хрипло, будто выдыхал не воздух, а боль. Словно сам приход в этот мир уже был для него испытанием.
Он плакал, потому что был болен. А повзрослев, возможно, именно из-за этого имени, он больше не позволил себе ни единой слезы.
Иногда ему казалось, если у него когда-нибудь появится ребёнок, он не даст ему имени, звучащего как приговор. Ни одно слово не должно быть ножом, режущим изнутри всю жизнь.
Однако, похоже, у него не будет детей вовсе.
Врачи сказали: если она не очнётся за семь дней — значит, не очнётся никогда.
Он стоял у дверного косяка, прислонясь плечом, и смотрел на неё. Декабрьское солнце ложилось на подоконник холодным светом, освещая её хрупкое лицо, бледное, как тонкое стекло, словно готовое исчезнуть. Сегодня был седьмой день. Она всё ещё спала.
Та машина, упавшая со склона, зацепилась за деревья. Их выбросило наружу.
Вэнь Жуй выжил. Его успели спасти. А она… до сих пор не проснулась.
Цзян Жэнь горько усмехнулся. Он никогда и не верил в справедливость. Этот мир давно показал, что не умеет быть честным.
Теперь Вэнь Жуй был под стражей. Как только он восстановится, предстанет перед судом.
А она лежит в тишине. Не зовёт его. Не шепчет его имя. И, может быть, уже никогда не назовёт.
Он подошёл, хромая, опустился на край кровати и осторожно прижал её к себе.
— Мэн Тин… тебе ведь уже двадцать, — сказал он тихо.
На её щеке был едва заметный шрам. Время уже сгладило его, он ничуть не мешал её красоте. Он продолжил:
— Я хотел отпраздновать этот день с тобой. Как только ты вернулась бы домой.
Её губы были холодными, а ресницы неподвижными. Он провёл пальцами по её глазам, по изогнутым бровям. Внутри что-то хрустнуло, словно ледяная нить оборвалась.
— Ничего… Мы всё равно отпразднуем. Вечером, когда я вернусь…
Он вдруг слабо рассмеялся:
— Я слышал. Ты сказала «да».
Но она молчала. Ни звука. Ни движения.
За окном метель сорвала последний заснеженный лист с дерева.
Он бережно укрыл её одеялом, взял сумку и вышел.
Бабушка проплакала целый день. Она говорила, что её сердце тревожится и искала Сяо Жэня.
Как только он вышел за порог, сразу заметил её. Сгорбленную, чужую этой зиме, с глазами, полными слёз. Седеющие волосы почти лишились тёмных прядей. Хрупкая фигура не доставала ему даже до груди. С двух сторон её поддерживали правнуки. Мальчик Сяо Кан, тревожно взглянув, пробормотал:
— Простите… господин Цзян. Прабабушка всё утро хочет вас увидеть…
Девочка, Сяо Ли, тихо кивнула.
Старушка всхлипывала:
— Сяо Жэнь… всё не возвращается из школы… — прошептала она. — Ты ведь, как и твой дед, тоже хочешь бросить меня?
Он посмотрел на неё взглядом, в котором не осталось ни тепла, ни даже тени.
За его спиной был белый, ослепительный снег, а в глазах — чёрная, беззвучная тьма. Как ночь без звёзд.
Сяо Ли дрожала, но, преодолев страх, всё же осмелилась перевести взгляд на больничную койку позади молодого мужчины. Там девушка с опущенными ресницами сжимала в пальцах только что срезанную розу. Она лежала без движения. Такая безмолвная, будто дыхание покинуло её навсегда.
Цзян Жэнь мягко отстранил бабушку и холодно бросил:
— Отведите её к моему отцу.
Сяо Кан поспешно кивнул и, избегая взгляда мужчины, сказал:
— Прабабушка… пойдёмте, пожалуйста.
Старушку предали нервы, голос сорвался в отчаянный шёпот:
— Сяо Жэнь… не уходи… Не повторяй ошибку…
Оба подростка — Сяо Ли и Сяо Кан — застыли, растерянно вглядываясь в лицо Цзян Жэня. Тот не проронил ни слова. Ни один мускул не дрогнул. Ужасающе спокойный, он медленно пошёл к выходу.
Однако бабушка Цзян вдруг метнулась вперёд и с отчаянной силой попыталась вырвать у него из рук тяжёлую сумку. В этот момент ледяная маска слетела:
— Я сказал — отведите её! — рявкнул он. — Вы что, глухие?!
Голос его срывался, переходя в яростный рык. Скулы заострились, на шее вздулись жилы.
Сяо Кан поспешно дёрнул бабушку за рукав, но та вцепилась в ремни сумки так, словно от этого зависела её жизнь. Когда ткань натянулась, и мальчик краем глаза заглянул внутрь, он отпрянул, а колени подогнулись от ужаса.
Цзян Жэнь шагнул в снежную бурю.
Позади раздавались всхлипы бабушки. Сяо Ли в панике пыталась унять её слёзы, а Сяо Кан, побледнев, прошептал, едва шевеля губами:
— Сестрёнка… В той сумке у господина Цзяна… я видел…
— Что ты видел?
— Нож для обвалки… верёвка… топор… и ещё что-то. Жуткое.
Сяо Ли застыла.
